Девочка и Дорифор

А мысленно, про себя он заметил иное. Не сглаза опасался, потому что риском не обременён. Страшился врать ещё больше. Боялся в разговорах прихвастнуть, и тем самым невольно прикарманить себе интересные мысли других людей – «овец» или «солдат» из той исповеди, которой пытался поделиться с другом. Такой грех казался ему опасным, тем более что от него не защищён. А враньё про успехи в коммерции – чистый вымысел, художественная литература. Уж если неймётся врать, то ври безобидно. Так спокойнее.

– Молодец. И ведь был прав, а? – замечательный художник, но почти неизвестный не только широкой публике, но и представителям художественного профессионального цеха, поднял руки и как бы отмахнулся ими.

Ему неважен повод, случающийся подходящим для вранья. Просто услышал понравившееся ему замечание, и оно вдохновило его на выражение сиюминутных наблюдений.

– Прямо как в повести о музыканте и художнице, которую мы не дослушали до конца по общему решению, – обронил Касьян Иннокентьевич реплику, проведя мысленную параллель.

– Что в повести? – Луговинов не находил заметных параллелей между повестью Дорифора и только что оглашённым жизнеописанием.

Вместо художника Даля ответила ценитель и исследователь искусства, забыв о предположительном обмене опытом скрытничества:

– Они в его повести, даже если бы хотели, – сказала Фата Моргана – если бы даже очень хотели, то никогда не смогли бы поделиться достигнутыми успехами да испитыми печалями в творческом подвижничестве. Мешала тому взаимная недоступность, извините, информации.

– Да, им крупно повезло, – Касьян и подтвердил слова Фотинии, и продолжил непростое логическое сравнение между словами Луговинова и фабулой повести Дорифора. – Ни он, ни она не могли довести до ума друг друга ни поиски в искусстве, ни предполагаемые планы. Нет, могли, конечно, другим способом мешать друг другу в работе, устраивая, скажем, скандалы. Но даже и в том ни малой удачи не предвиделось, потому что один не мог наслаждаться видом её гнева, другая – лишена счастья слышать страшные ругательства. Вот почему достигли они колоссальных успехов. Здесь и причина возможности прославиться в области создания художественных образов, благополучно минуя каверзы любых предвосхищений. Но такое везение нечасто выдаётся кому-либо.

– Повезло не им. Повезло искусству, – сказала девочка, – а им – разве это везенье? Я бы себе такого не пожелала.

– Никому не повезло, потому что Дорик это попросту придумал, – оппонировал высокопоставленный лауреат.

– Особенно Дорику и не повезло, – почти взвизгнул Даль, готовясь рассмеяться.

– Да? – изумился Луговинов и покосился на приятеля, от которого недавно ждал спасительных слов по поводу собственного трудного положения.

– Почему? – поинтересовалась Фата Моргана, глядя на сильного мужчину.

– С чего вдруг? – с возражением в интонации проговорил человек, остающийся быть похожим на Дорифора.

– Интересно, – промолвила Тётя Люба и оттопырила одно ухо рукой.

– Не надо, – коротко сказала девочка, по-видимому, не желая слушать ничего неприятного о человеке, напоминающем ей что-то симпатичное. И эта непознанная симпатия к тому же претерпевала в ней процесс постоянного роста.

Даль не послушался дочки и тут же наговорил:

– Не повезло Дорику, потому что он раскололся о задумке сочинить занимательную историю ещё в начале. Поведал всем, опубликовал. Значит, уже и закончил. Предвосхитил. Сам на себя напустил каверзы предвосхищения. Ни продолжения, ни развития, а тем более успеха в области литературы или киноискусства ему на веки вечные не светит. Потому что известно: шедевр не должен состояться, если о нём начинают разглагольствовать при ещё робком и беззащитном зарождении, когда не успел проявиться даже зачаток мысли в конкретной ясности. Пропало шикарное произведение искусства, которое могло бы прославить нашего друга. Увы.

Касьян так отомстил приятелю за его недавний наезд. Это когда тот говорил о закрытии успеха в творении живописных образов.

– Но можно идею продать кому-нибудь, если так уж плохо сложилось дело, – попробовал успокоить автора повести приятель и лауреат. – Или подарить. Как, например, Пушкин Гоголю.

– Ха-ха-ха! Они давно умерли, – кто это провещал, мы не разглядели, потому что на минуточку отошли на балкончик.

А там, опираясь локтями в ограждение и взирая в небеса, нам подумалось о предвосхищении как таковом. Почему, например, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие Божие? Потому что всюду работает закон о предвосхищении. Что предвосхитил, – тому не бывать. Богатый человек успехом жизни предвосхитил пребывание в раю. А верблюд? Ему предвосхищение вообще неведомо. Потому и легче.

Глава 32. Пустяк