Девочка и Дорифор

– Да ну тебя, – лауреат отмахнулся. Снова начинаешь экспромты заводить. Пекарь, понимаешь.

– Сходи, сходи, – настаивал античный герой.

– Ну и схожу.

– Ну и сходи.

Луговинов вышел. Шум наверху прекратился, не дожидаясь достижения им точки обозрения.

– Всё. Кончилось. Можешь возвращаться, – крикнул в окно старый приятель и Дорифор.

Луговинов зашёл в комнату, и лязг поверх квартирного пространства, конечно же, возобновился в полную силу.

Фата Моргана рассмеялась. Но никто её смехом не поддержал.

– Тогда все пойдём, прогуляемся, – предложил Даль, хотя для него проще выставить Антона Вельяминовича за дверь и продолжить посиделки без лауреата.

– Пойдём, пойдём, а то тут оглохнуть можно, – Дорик первым ступил вовне ставшего неуютным помещения.

На сей раз вся компания снаружи из-под берёзки глядела на крышу дома. Никого из работников «жека» не было, как и не было, и шум основательно заглох где-то, в никем не знаемых просторах случайного пересечения случайных пространств.

Гулять никому не хотелось.

Тут ветки берёзки встрепенулись, и с них просыпалось несколько листочков. Потом дерево целиком заметно принялось раскачиваться.

Луговинов пристально взглянул на Фотинию.

– Это ваша работа? – спросил он и сделал рот круглою трубочкой.

Та приняла брошенный им мячик шутки, отошла в сторонку и глядела издалека на собеседников, оставшихся на прежнем месте. Дерево продолжало беспокоиться.

– Луговинов, а ну-ка и ты отойди в сторонку, – Дорифор тоже не отказался подкинуть мячик зачинщику игры.

– Опять ты за своё, – учёный сходу пригорюнился и не захотел поддаваться играм в поддавки с устроителями шумов. Потом махнул рукой, взял да отошёл прочь в сторону Фотинии.

Берёзка приняла обычное состояние, как ни в чём не бывало, спокойно свесив плакучие кружева.

Через малое время Луговинов и Фотиния воротились под берёзку, и все дружно подняли головы. Особенный интерес выказывала девочка. Даже попробовала помочь дереву снова включиться в игру, то есть встрепенуться. Схватилась за ствол и принялась его раскачивать. Но тот оказался, точно каменный. Даже и не подумал поддаваться. И внутреннего желания двигаться берёза тоже не проявила. Ей больше не хотелось играть. Ни ветками, ни листочками, ни тем же стволом.

– Ну, славно, славно. И на том научные опыты завершены, – сказал заслуженный деятель науки. А у самого в области пространства между лбом, грудью и обоими плечами произошёл, холодный трепет. И не на отдалении, что случалось раньше, а вплотную. Холодок теперь касался непосредственно его тела в известной области пространства. По открытым предплечьям прошли крупные мурашки, а ногти на пальцах посинели.

– Вам холодно? – с изумлением спросила Фотиния, поскольку стояла почти вплотную рядом с ним, но собственным телом ледяного дуновения не чувствовала. Поэтому и спросила. Ей показалось удивительным внезапное появление реакции на холод у соседа под молодым деревом, когда кругом торжествовала жара.

– Что? – Луговинов обернул голову к ней и улыбнулся.

Затем проговорил ей тихо, в сторону уха (до уха не достал):

– От вас исходит холод таинственной неприступности, он-то меня и задел очередным импульсом.

Нам непонятно, почему он это придумал. Да и ему, признаться, тоже. Ага, мы вспомнили: он же инфицирован благоприобретённым вирусом широко распространённой привычки – навязчивому стремлению уйти от прямого вопроса. Безнадёжно болен. Бывает, кто-нибудь из присутствующих тут же заразится ею, охотно поможет учёному да уведёт ответ ещё куда подальше, вообще прочь от досадной и наглой прямизны. Антон Вельяминович усмехнулся про себя. Огляделся вокруг, выискивая Дорика. Однажды тот ему уже помог, недавно, когда на вопрос той же Фотинии о причине сокрытия профессии там, за границей, и когда он тоже ответил несколько странно, и притом неожиданно удачно, помог Дорик увести ответ совсем-совсем далеко, а заодно скрасить всеобъемлющую скуку ловко придуманной повестью о слепом музыканте и глухонемой художнице. Пусть и теперь подойдёт, поглядит в небо и сыщет в уме своём ещё какой-нибудь экспромт. И пусть, подобно предыдущему происшествию, теперешнее увиливание от прямого вопроса обратится в дальнейшее развитие уже иными участниками беседы. Он лишь тему подкинул. Тогда – о боязни сглаза. Теперь – о существовании импульса таинственной неприступности. Дорик ведь замечательный умелец, мастер. Пусть расскажет историю об удивительном происхождении холода в момент кульминации накопления тепла. Теперь ведь идёт час, когда в жарких местах наступает вершина сиесты. У нас ещё пока не самое жаркое место, но теперешнее лето вполне сравнимо с субтропическим. Тема о холоде окажется исключительно уместной. Однако враки Луговинова о природе холода не достигли никого, кроме уха подле стоящей женщины. Новая тайна, благодаря уходу от прямого ответа, осталась при нём, а чужая поддержка по ещё дальнему уходу, по-видимому, не понадобится. Что же касается вынужденной лжи, то пусть она обратится в галантность.