Девочка и Дорифор

Да. Но наши герои прожили в состоянии нерушимой прочности неожиданно коротко. Даль, возымев своеобразное вдохновение от создания семьи, поначалу вообще полностью предал себя нетленному её теплу. Он бросил всё содержимое себя, – на алтарь богатства семейной сути, чудесно возникшей из ниоткуда. Живопись, утратив главенствующую роль, обрела права, вернее, бесправие падчерицы, и пребывала с ним лишь в короткие минуты отсутствия жены, а при её появлении покорно уходила на далёкий план бытия, вместе с Образом. Но художник не сожалел о том, поскольку искренне хотел видеть случившуюся жену – Той женщиной, живой, никуда и никогда от него не отлучающейся, хотел, чтобы Она в жене прижилась навечно, и стала бы с ней цельным и неделимым существом. И весь сакральный мир Касьяна отыскал бы, наконец, желанную проникновенность. Уверовал он в такое представление. И тратил художник несметные усилия на поддержание веры во всю долготу времени. Внутренне и внешне. Даже приобрёл шикарную по тем временам квартиру в доме, стиля позднего северного модерна, с просторным главным пространством на три окна. Однако, независимо ни от чего, нисколько ниоткуда в доме росла и развивалась холодная, насквозь заиндевелая пустота, что-то голое и гладкое. Некому было снабжать приобретённое тепло надёжной долготой. Холод исподтишка прокрадывался в богатство семейной сути и покрывал собой всё. Вскоре от взаимности, естественности и непосредственности не осталось ничего, даже малой зацепки. Гореть, не горело, да в прах обратилось. И смёрзлось в комок. Энтропия. Тепловая смерть. Это завязались в доме ростки обыкновенных непониманий, одновременно обзаводясь бронёй вокруг себя. Они-то, непонимания, крупные и мелкие, набирали завидную устойчивость и оказывались защищёнными уж абсолютно надёжно. У них, непониманий, – образовался законный принцип неприкосновенности. Простейшее событие. Или не событие, а состояние. Непонимание – наиболее устойчивое состояние человечества. И суть его – в отдельности. Здесь как раз и была зарыта собака. Жена чрезмерно увлекалась именно отдельностью. Для неё отдельное существование составляло наивысшую ценность, поскольку олицетворяло сладчайшую независимость. Ага. Независимость. Сладчайшая. А для обретения таковой необходим однозначный рецепт, который и есть отдельность. От чего? Неважно. Опасность потенциально присутствует всюду, куда ни глянь. Главное – спастись, чтобы не запятнать независимость. Не запятнать, это сказано точно, потому что важна не суть её, а чистое представление о ней. Независимость, в представлении жены, сродни репутации, на которую тоже падают всякие пятна, чтобы замарать. Одним словом, для неё была важна репутация её независимости. Непоколебимая и незамаранная даже удивительным чувством, принятым называться любовью. Мало-помалу, в занятиях, происходящих дома, у неё выстраивалась отдельная оборонительная позиция: ни в коем случае не поддаваться полезному и бесполезному, но обоюдному делу. Разве можно в подобных условиях вести речь о проникновенности восприятия друг друга и прочих вещей! Господи, сохрани и помилуй. Более того, в настрое на безусловную неприкосновенность жена находила почти гастрономическую остроту восприятия супружеской жизни. Таково очевидное недоразумение, но такова и всецело принятая ею установка. Нравилось, что ли? А непонимание, будучи теперь главным окружением семьи, окрепло, закостенело и окаменело, образовав нерушимую конструкцию. Оборона, как известно, хороша в качестве нападения и, ещё более того, нападения внезапного. Она уже увлеклась и этим искусством, увлеклась до самозабвения, дённо и нощно не выходя из любимого состояния. Но вскоре и то ей надоело.

Жена ушла с тем, с чем пришла. Оставила мир Касьяна при нём. Старания Даля не только не коснулись её, они пролетели мимо вдалеке. Востребованным не оказалось ни одно из многочисленных усилий супруга. Внутренних и внешних. Здесь, по-видимому, и кроется ответ на кажущееся недоразумение. Мы же знаем, даже привыкли к заранее определённой стезе Даля. Невостребованность вообще. Более того, ни в коем случае не оказывать никакого влияния на людей, которыми он особо дорожит. Казалось бы, ясно, и говорить больше не о чём.

Но нет. Касьян Иннокентьевич Даль немедленно делает небольшое но важное открытие, и, очевидно, неожиданное не только для нас, но и для себя. Оно сразу произносится вслух, минуя аналитическое мышление.

– А вдруг, и даже не вдруг, а наверняка, с точки зрения жены, отделённой от меня, этот мой вроде бы сакральный мир – ущербный? И незачем такое примерять на себя, тем более, считать вообще присущей себе эту ущербность. Зачем ей это? И у того постороннего мне, но почему-то дорогого человека (помните?) ущербность была главным движителем всех отношений с той женщиной. И разрыв произвёлся по причине ущербности. Нельзя отместь похожий случай. Конечно. Прекрасно. Себя мы не видим.