Девочка и Дорифор

– Замечательный вид, – сказал неизвестный художник.

Учёный утвердительно качнул головой.

Синеву неба, простирающегося над головами посетителей, отчётливо оттеняли кучки облаков, что широким кудлатым кольцом разлеглись по горизонту. На фоне ослепительной белизны облаков выстроился изумрудно-малахитовый лес. Фиолетово-серебристые вертикали сосен лесенками спадали по склонам крутой природной воронки до самого низа, где та песчаными берегами хранила круглую гладь тихой воды. Озеро отражало высокий кобальтовый свод, с мраморными кулисами, обрамлёнными малахитом и белым покрывалом. А собственным дополнительным, плотно-голубым цветом оно намекало на небывалую для этих мест глубину. И ни одного человека.

– Жалко, этюдника нет, – сокрушался гость.

– А вы и с натуры пишете? – учёный не без труда решился на диалог с незнакомцем. Будто проделал в уме тщательное исследование и познал о тонкостях его профессии.

– Обязательно-с, – ответило то существо, – для поддержания способности к правдоподобным занятиям.

Луговинов не стал развивать инициативу. Он и без того устал от вопроса. В конце концов, не он затеял встречу, и не он имеет нужду в диалоге.

– Хорошо, – угадывая мысль учёного, сказал гость и выдержал короткую паузу. – Я виноват, и мне одному расхлёбываться. Только не подумайте, будто я проникнут человеческим чувством вины-с. Острым, тупым, любым. Помилуйте, голубчик-с, я окончательно бесчувственен, бесчувственен до предельной степени пустоты. Не обладаю никакими чувствами, в том числе и теми, которые касаются совести и прочего подобного обременения-с. Вина – моя профессия и мой образ жизни-с. Я лишь тем и занимаюсь, что делаю себя виноватым. Слабоват-с, понимаете ли. Да, слабее любого из вас-с. Но, тем не менее, как говорится, рисуем кое-что-с. Рисуем, порисовываем. И вот однажды, среди прочих, я написал замечательный портрет, один из лучших. Ваш. Да, ваш, не удивляйтесь. Написал. Так, прикинул. Для пробы-с. Портрет весьма, я бы сказал, жутко похож на вашу вероятную судьбу-с. Дивная вещь получилась. Разве что и набросок. Хе-хе. Можете сами уже очень-то и не стараться. Готовенькое дело-с. Вам, собственно, понимаете ли, незачем заботиться ни о светлом, ни о тёмном будущем. Его уже нет-с. Вместо него – моя картина. Видите, я не зря пользуюсь натурными изображениями. Они помогают мне добиться максимального правдоподобия при написании чьей-нибудь судьбы-с. Да, проба удалась. Отличный набросок. А у меня, знаете ли, много всяких отличных набросков накопилось. Любопытнейших, я вам доложу-с. Достаточно материала, чтоб начать главное полотно. Да, не грех, наконец, и за основной труд взяться-с. Наконец. Хе-хе. Правда, что и говорить, вчерне-то почти всё готово. Даже подробности не нужны. Может быть, как говорится, одной только авторской подписи и не хватает-с. Думаю, то грандиозное полотно само наладится при наличии хороших помощников. Помощников достаточно-с. Есть даже, ох, необычайные искусники-с. Известно же, что многие картины великих мастеров дописывали их обласканные ученики. А мне и в сторонку отойти тоже не грех-с.

«Забавно, – подумал Луговинов, – насчёт вины забавно. Хорошо. Если не врёт, будущее моё пропало. И не по моей вине, а по его, профессиональной. Исполнено. О том я даже и не знал. Он предвосхитил мою судьбу метким наброском с меня. Великий мастер. Наверное, на манер Дорика поведал её в качестве экспромта на корпоративной вечеринке по случаю неожиданного успеха. Ну, пропала моя жизнь, не состоялась. По его вине: он сам с готовностью признался. Пускай. А насколько виноват я в отношении ко складыванию жизни, а главное – других жизней? Я ведь тоже самодостаточный художник, похожий на него. Иносказательно, конечно. Сколько судеб я нарисовал, предвосхитил? Вопрос. И главное: основной мой труд восхитительно закончен. Даже подпись имеется. А расхлёбываться, оказывается, за то искусство мне вовсе ненужно, вернее, не придётся. Ведь будущего у меня уже нет. Будущее с этой поры течёт без моего в том участия. Выходит, незачем расплачиваться полной смертью души за проделанные собой злодеяния. Моё зло, проявленное к моим жертвам, перекрыто иным злом применительно ко мне. И – оба зла складываются, где моё – меньшее. Так пусть он один и расхлёбывается».

– Да, чем-то мы схожи, – гость отпустил сосну, от которой отлетели несколько чешуек лишайника, и сел прямо на землю, устланную сухой хвоей.

Учёный осёкся в раздумьях.