Девочка и Дорифор

– Вот, – девочка суёт ему телеграмму прямо между трущимися ладонями.

– Верю, – папа зажал бумагу обеими ладонями. Затем, видимо случайно, отпустил этот листочек, и тот, планируя, сначала описал круг в пустом углу, а после того стремительно залетел точно в низкое пространство под шкафом, а, по сути, – в щель.

– Сегодня? – спросил он.

– Сегодня, – ответила девочка и указала пальцем на тёмную щель под шкафом, – там написано.

Даль зашёл обратно в комнату и стал рассматривать рисунок дочки. Реакция на залетевшую под шкаф телеграмму и её содержимое, озвученное дочкой, не выказывалась ни лицом, ни движениями тела. Прямо скажем, дюжей радости не довелось испытать от выпавших новостей. Или его вовсе не задело сообщение о прибытии давнишнего человека. Нет, скорее, рисунок дочери предстал у него перед глазами столь свежо и непосредственно, что он выпустил из памяти всё иное, происходящее в мире. Можно с натяжкой сравнить новое впечатление с тем, что пронеслось в коротком сне. Надо сказать, незаурядно сбывается порой сновидение о семенах и плодах.

– У тебя не гипс вышел, а живой человек, вообще наш современник – сказал он и сделал паузу: живой человек показался знакомым. Однако старший художник не стал подчёркивать явленное родство, и добавил: – гляди, со странностями этот нарисованный живой человек. Ему надо показаться окулисту. Глаза выпуклые, куда-то глядят с напористостью, а радужных оболочек со зрачками не хватает у него.

– Ты любишь посмеиваться над всеми другими, я знаю, – девочка создала классическую позу в дверях: прислонилась плечом к филёнчатому косяку. Она издалека глядела на изумительное произведение, и в её настоящих глазах светился блеск новорожденной победы. Очевидно, чувствовала вкус первого успеха.

– Я же по твоему совету рисовала, – продолжила она, – по твоему совету. Не каторжно, а с охотой. Большой охотой. Небывалой. И перестаралась. Вот камень и ожил.

Папа многократно хмыкнул.

– Уборку будем делать? – она переметнулась на более свежую тему. И блеск в глазах принял более отточенный характер. По-видимому, ей было приятно оказаться с отцом не только на равных, но и кое в чём ощущать даже перевешивание.

– Каторжную? – переспросил отец.

, – с язвинкой в интонации ответила дочь, – любимую. Встречать человека надо с любовью. – Теперь глаза источали великое свечение.

– Оф, оф, оф, – пофыркал Касьян Иннокентьевич, – недурно ведь воспитал. Сам не узнаю. Правильно говоришь. А я и не догадался сразу, что именно в эту пору является для нас первой и насущной необходимостью. Ты на кухне, в зоне очага, я в горнице, в хоромах представительных.

– Конечно, опять мне чёрная работа, – девочка разводит руками и опускает веки. Но, не предусмотрено растущий и становящийся неукоснительным авторитет отца, быстро перекрывает остальное искрящееся отношение к окружающему миру, и она отступает на кухонный тыл.

– И с любовью, – Даль поднял сжатую ладонь, выпрямляя указательный палец вверх, – где-то у нас был пылесос. – Он повертел головой и сощурил глаза.

А мы пока опишем помещение и обстановку в нём. Квартира находится в старом доме стиля модерн, поэтому комната большая, на три окна, с высоким потолком. Вся мебель свободно плавает в пространстве, не прикасаясь ни к одной из стен. А состоит она из низкого углового дивана сдержанных тонов обивки, столь же низкого чёрного пианино, отстоящего торцом от стены, и винтовым стульчиком при нём, многочисленных дощатых книжных полок сходного роста и тоже распложенных перпендикулярно стенам. Ещё – круглый стол посередине. Все стены, от пола до потолка, увешаны картинами, извините, «изображениями», большими и маленькими, довольно плотно, что не угадать цвета обоев. На верхней крышке пианино красуется известный нам гипсовый Дорифор. Подоконники завалены вещами временного пользования. На одном из них, центральном, приютилось тоже известное нам грейпфрутовое дерево в немытой кастрюле. Неподалёку от него «книжкой» стоял фанерный станок для рисования и складной табурет.

– Но можно и просто, как ты говоришь, с охотой, – после недолгой паузы, связанной с нашим описанием интерьера, добавил Даль и ткнул пальцем в пространство между торцом пианино и стеной. – Там.

Девочке, пребывающей в непривычной для неё области растущего отцовского авторитета, пришлось окончательно и охотно, – то ли смириться, то ли согласиться с его волей. И по части нахождения пылесоса в указанном им пространстве квартиры, и по части её доли в организации приёма гостьи в назначенной им же области общей деятельности.

В дверь позвонили.

– Неужели не успели, – ахнули оба домашние труженики одними и теми же словами и безукоризненно в один голос, будто до того долго репетировали.

Касьян Иннокентьевич, помедлив, с опаской открыл вход в дом. В дверях стоял человек, похожий на Дорифора.

– Я прошу прощения, – поскромничал тот, – наверное, не к месту и не вовремя. Ну, не мог не прийти.

– Отлично, – Касьян сделал открытие, – ты пылесосить умеешь?

– Что? Пылесосить? Зачем? Да нет, у меня такого агрегата никогда и не было. Я, если надо, то веничком.