Девочка и Дорифор

– Ну, это я нарочно так называю место раздачи престижных премий. Недавно придумал. На древнескандинавском звучит уж больно красиво. И на днях там вручали эти дорогостоящие премии разным мировым светилам от науки.

– Нет. Не знаю твоего красивого Виртухеца, и того, что в нём раздают.

– И нашего, значит, не видел?

– Светила, что ли? Да, да, не видел. Телевизора у меня нет. А кто этот «наш»?

– Дело в том, что он заходил ко мне до того. До отъезда за море.

– Он? Кто он?

– Лауреат. Луговинов его фамилия.

– Угу. Он твой приятель?

– В общем, да, хороший знакомый.

– Поздравляю. Большая редкость – иметь именитого приятеля.

– Да ну, поздравлять надо не меня, – Дорик немного помедлил. – Я чего хотел сказать-то. Когда он заходил и говорил о награде, я вообще-то воспринял эту новость довольно ветрено. А он ведь сильно переживал. Совет ему был необходим. От меня. Он произнёс тогда ту же твою фразу: «ты нужен мне». Понимаешь? Но, к сожалению, совета не получил. Я ничего не мог сообразить по вопросам его мук. К тому же и неуместная легкомысленность откуда-то явилась. И Виртухец этот. Одним словом, ожидаемую им нужность не оправдал. И…

– И?

– И я пришёл, чтобы тебя с ним познакомить. То есть предупредить о намерении тебя с ним познакомить. Не знаю, откуда странное желание возникло, но оно впрямь настойчивое и непоколебимое. Возможно, для кого-то… не знаю, для кого… назрела такая необходимость, а я только исполняю чью-то прихоть, – тут у Дорифора промелькнула мысль о таинственном и щедром заказчике неизвестного художника Фаты Морганы.

Та мысль именно промелькнула, и всё.

– Но и ему ты интересен, по крайней мере, я догадываюсь, – продолжил двойник античного Дорифора. – Он тоже видел твой альбом и тоже выдал комплимент. Привычный для себя, чисто по-учёному. Я, откровенно говоря, не разделяю такого рода слов, но, знаешь, забавно, забавно…

– Забавно? И чем его слова забавны? – Касьян задал вопрос, но в нём не прозвучало любопытства.

– Информация. Он называл твоё искусство «информацией». Учёный, есть учёный. У них, у научной братии, весь мир ведь состоит из сплошной информации. Богатство мысли они именуют этим таинственным словом. Клондайк. Всяк предмет у них – носитель информации и более ничего. Остальное – шлак. Отработанная руда.

– Угу, – снова безразлично отозвался Даль.

– Нет, нет. – Дорифор мгновенно о чём-то вспомнил. – Я ошибаюсь, они и в образах кое-что смыслят. И даже произносят о том ответственные речи. Вот, кстати, его церемониальная лекция, которые лауреаты прочитывают при получении премии. Диковинным случаем оказалась у меня. Пришла по почте. Из Финляндии. Прочитай, – приятель вынул из широкого кармана пиджака свёрнутые пополам листы бумаги, – прочитай. Мне кажется, там есть немного о тебе. Касающееся тебя.

Касьян машинально это взял, повертел в руках и сунул в не менее широкий карман пиджака.

– А знаешь, есть кое-что поинтереснее? – двойник античного персонажа выдал во взгляде искру свежего воспоминания. – Недавно мне приснился Агасфер.

– Агасфер?

– Ну да. «Вечный жид».

– И что он тебе сказал? В компанию приглашал, а? Дурной знак.

– Не приглашал. Сказал, что свидетель. Но не уточнил о происшествии.

– Тогда ничего.

– Но ты не знаешь самого интересного.

– Да?

– У него было твоё лицо.

– Эко ты меня припечатал, – Касьян по-настоящему удивился и почти потерял безразличие. – Значит, оно так и есть. Дурной знак.

Потом уже художник вспомнил не менее таинственное сновидение, приходящее к нему, говоря:

– Я тоже видел диковинный сон. Дважды. Мне снился несуществующий брат.

– Брат?

– Угу.

– Не могу сказать про этот знак. Пожалуй, не слишком дурной, – живое древнегреческое изваяние округлило глаза и подняло зрачки высоко вверх.

Дорифору тоже вспомнились обрывочные сны с непонятными криками о брате. С овцами и без овец. Нет ли тут связи между разными снами? Поделиться впечатлениями? Но он почувствовал, что не надо развивать беседу о сновидениях. И даже попросил прощения:

– Извини. Тебе, наверное, неприятна та роль в моём сне. Напрасно рассказал. Какая-то внезапная болтливость прорвалась. Сон как пришёл, так и ушёл. Улетучился. И пусть иные грёзы живут себе летучей жизнью, а мы – основательной. Угу?

– Угу, – согласился человек, порой играющий в чужом сне роль вечно метущегося Агасфера, однако ж насчёт основательности усомнился.

И они оба присоединились к женской половине семейства, восседающей на единственной тут скамеечке. Тётя Люба тоже подоспела, глубоко вздохнув и шумно выдохнув.

– О чём у нас беседа? – поинтересовался отец у дочери, окончательно сбросив неприятность, легшую, было, на него с чужого мира иллюзий.

– О жизни, – ответила за неё мать.

– Неплохо, – почти машинально принимая ответ, проговорил отец. В точности похожая реакция была у него, когда он перед тем брал церемониальную лекцию академика Луговинова.

Возможно, обретался у него новый стиль поведения, а именно, минимизация реакции.

– Неплохо, в смысле, неплоха жизнь? – спросила у него мать девочки в сопровождении лёгкого смеха.