Девочка и Дорифор

Тётя Люба, захлебнувшись предыдущим порывом полемического задора, теперь уже несколько поистратила к нему интерес, перекипела, махнула на это рукой, и попросту ждала возможности позадавать иные наболевшие и жгучие вопросы старинной подружке: о жизни её на чужбине. Она глазами пригласила её отойти, и та послушалась. А девочка, по-видимому, вообще дождалась своего часа.

– Почему вы называете реальным, всамомделешним именно тот мир, который нам постоянно и упорно кем-то навязывается? – воскликнула она без возмущения, но с оттенком уверенности в правоте.

– Нам? – переспросил Дорифор.

– Нам, – девочка стрельнула в него глазом, – ведь всегда есть мы и есть они. Но почему они главнее нас? Они – это люди, которых мы не любим. Мы их не любим, а они диктуют нам грубую волю. Многие из умников, считающих себя как бы нейтральными и как бы реалистами, эти философы часто говорят: «ничего не поделаешь, так устроен мир». Тоже не любят, но говорят. Устроен. Будто речь идёт о Солнечной системе или об атоме. Мы в школе как раз проходили об их устройстве. Но устроил-то их не человек, не его это машинки. А тут уж исконное человеческое изобретение, машинка, созданная людским умом. Устроен. Будто не каждый из людей в каждый миг занимается именно его обстряпыванием. С готовностью занимается. А почему с готовностью? Да потому что с готовностью перенимается всегда то, что поначалу не нравится. Это я знаю с раннего детства. Но то – детство. Ребёнок не может противостоять взрослому. А здесь все взрослые. Так почему, если тебе не нравится это устроение, а ты его принимаешь, признаёшь необходимым? Чего тебе стоит отвернуться? Чего тебе стоит не подчиняться тому, что считаешь ты чужим для себя? Надо же честно говорить о чужом как о чужом. И не надо так поспешно хоронить родной, но почему-то неустроенный мир. Люди занимаются похоронами. А потом кричат: на кого ты нас покинул?! Куда же подевался тот, по-настоящему всамомделешний, нужный нам по сердцу, по душе, тот, который мы бы любили беззаветно, любили бы живым, а не витающим каким-то привидением над могилой? Почему настоящий, да, именно настоящий наш мир перешёл в разряд несбыточной мечты, и покорно заменяется другим, который постоянно и упрямо навязывается и навязывается нам всякими чужими для нас людьми. Теми, которых мы не любим. Что же в нём такого есть насущного для нас? Не понятно. Он ведь чужой, неприятельский, враждебный. Противный нам. Придуманный кем-то чужими, потому и есть чужой. Он подходит для чужих. Чужих. И зачем же нам приспосабливаться, зачем перенимать гадкие приёмы жизни у гадких людей, которых мы не любим? Не надо нам его, – девочка даже покраснела от неожиданной идеальной мысли и вскинула руки на лицо.

– Прекрасно высказалась, – блистая глазами и кивая головой, бодренько поддакивала тётя Люба, так и не успев переключиться на иную тему разговора с подружкой, – хоть и перемешана тут карамазовщина с толстовщиной.

– Да, наша дочь уже давно балует меня блестящей мудростью, – произнёс Касьян Иннокентьевич, тоже покачивая головой, но в стороны, – причём безо всякой твоей начитанности.

Далее у папы в голове пробежала никогда не прекращающаяся мысль об изгнании. «Ведь Бог выпроводил Адама из рая как раз в среду обитания, Адамом же и выбранную. Он свободно её выбрал, когда отказался от единственной на ту пору заповеди: «не ешь, а то смертию умрёшь». Бог выслал людей в среду нарушенных заповедей. В ней и живём. Нарушаем». Вслух он пока ничего не стал о том толковать, а только, сощурившись, взглянул в глаза Дорифора.

«Чужих, – заключил про себя Дорифор слово девочки, не поддаваясь ни на внезапное приглашение Тёти Любы перейти в глубинное размышление о литературе Золотого века, ни на интерес в глазах Касьяна; а припомнил он недавний разговор с Фотинией, – чужих». И высказался вслух. О другом.

– Ничего удивительного в том нет, – он глянул на девочку с улыбчивой серьёзностью, – все нами видимые предметы, в натуральном проявлении противоположны тому, что мы видим. Цвет, например. Зелёные листья. А ведь не зелёные они, а розово-красные.

– Ну да, – уже тихо, в полголоса сказала девочка, – осенью будут.

– Нет, не в будущем, а теперь. Ведь то, что мы видим – отражение. Листочки отражают зелёный цвет. Отражают, а не поглощают. А, отразив, то есть, отдав зелёное, они остаются с противоположным цветом, розово-красным. Весь мир – с начала и до конца – негатив.

Девочка хихикнула и сразу согласилась, мелко покивав головой. Понравилось ей объяснение. Не с точки зрения физики и химии, и даже не с точки зрения всеобщего пространства несправедливости Тёти Любы, а так, чисто образно.