Девочка и Дорифор

– Расскажу, дочка, обязательно расскажу, – прошептала та, опуская голову, – сегодня же вечером. А сейчас – не я главная в данной честной компании. Потерпи, дочка, – и горестно вздохнула.

Тётю Любу тоже что-то всколыхнуло, непомерно взволновало. Она резко повернула голову относительно остального тела, на манер египетских рисунков. Повернула не для рассматривания чего-то внезапно ею увиденного, а чисто импульсивно, и прикрыла глаза.

Снова взял слово Луговинов. Он не заметил возникшего в посидельческой среде то ли смущения, то ли волнения.

– Об одном хочу я вас попросить: не говорить обо мне в роли победителя. И вообще, ни о премии, ни о науке, прочь всю мишуру. Сам рассказывать о том не буду и вас прошу не спрашивать.

Народ оправился от последствий неожиданности таких-сяких деталей знакомства и хихикнул, дав понять, что не намерен указанной темы ни поднимать, ни задевать. Наиболее уравновешенной оказалась девочка. Она и спросила:

– А тот король, который хорошие премии вручает, по-настоящему похож на короля?

– Ну, – Луговинов почему-то перестал улыбаться, – на короля своей страны он скорее похож, чем не похож. А вообще, если на улице встретить, то навряд ли кто заставит вас перед ним снять шляпу.

– Понятно, – протянула девочка, – и королева у них такая же. Я по телевизору видела, – и она, прищурившись, посмотрела на самую высокую тут женщину, – у нас есть получше.

Луговинов одобрительно кивнул головой и подтвердил, что наши, разумеется, всегда лучше.

Другие гости посмеялись. Фотиния нехитро улыбнулась, но уловила насмешливость девочки в свой адрес. Разговор пока не мог принять непринуждённого вида и более того, вовсе не завязывался, несмотря на активность девочки.

– А можно мне спросить? – Фотиния слегка привстала.

Дорифор, будучи хозяином, принял вопрос на себя и сказал, подчеркнув первый слог:

– Наши, которые лучше, тоже чем-то интересуются. Пожалуйте.

– Спасибо. Скажите, коли о науках и подвигах мы не собираемся говорить, а о погоде и не нужно…

– Да, да, – перебил её лауреат, – над всей Анзехецией идут проливные дожди.

– Дожди, да, – Фотиния замялась, – Анзехеция, как вы элегантно выразились, похоже, простирается в тех же краях, где и ваш Виртухец, это у вас названия загадочные, а места, вполне известные, и там дожди, а над нами, конечно же, ясное небо. Но я вот что хотела спросить: о чём вы чаще думаете в те часы или минуты, когда наука ваша уходит на задний план?

– Такой вопрос из уст женщины, конечно же, провокационный, – Антон Вельяминович обвёл взглядом всю компанию. – Скрывать нечего, конечно же, приходят на ум земные радости. Вам бы надобно услышать подробности?

– Нет, на откровенность вас никто не вызывает. Земные радости понятны. Просто любопытно, много ли вы тратили времени на источник вашего вдохновения, в котором, как известно, велика доля радости и неземной?

Луговинов слегка стушевался и даже пожал плечами.

– Источник вдохновения? – поразмыслил он. – Трудно определить его истинное нахождение. И вдохновение ли оно? Если вы имеете в виду помощника, то и тут не скажешь, кто он. Порой, правда, бывает необходимость в нём. Но, знаете, чаще беспрепятственно ошибаешься и пускаешься за помощью непременно не туда, куда следовало бы. И вообще, подлинного сподвижника не замечаешь, не знаешь, более того, не ведаешь цели, с которой он к тебе подвизался. Вдохновение? Нет. В этом вопросе легко заблудиться.

Возникла пауза. И никто не нарушал её длительности.

Самое время, чтобы поесть и попить. Гости, не сговариваясь, бойко поддались чревоугодию. Молчание тому способствовало.

Дорифор поглядывал на то место в потолке, где раньше успел разглядеть свежие трещинки. И ему вдруг пришла в голову искорка мысли, которой добивался ещё тогда, сидя за пачкой бумаги и делая на щеке вулкан. Тогда, когда обещал себе ту пачку исписать почти мгновенно. Но потом похоронил мысль под событиями иного рода, а пачку бумаги – под инородными вещами. Впрочем, нельзя заподозрить, будто он добивался в тот раз прихода именно этой мысли, посетившей его теперь и этой формы её изложения, которую он вдруг вознамерился озвучить прилюдно. Нет. Ведь последующее тогда секундное видение во время ходьбы по комнате и вращения на пятке – улетучилось. Безвозвратно. Он тотчас же отметил про себя возвращение важной мысли в несколько призрачном варианте, и тут же всего-навсего небольшая игра образов пришла на ум. Она касалась основной, но пока не возделанной нивы неизведанного творчества, касалась косвенно и довольно издалека.

Тем временем, Луговинов, ощущая на себе всю вину заявленного торжества, не побоялся банальности и штампов, поднял бокал и сказал:

– Выпьем же, за прекрасных дам! Наших.

Народ воспринял его слова с большой радостью, тем более что заждался вообще какого-нибудь тоста, а этот первый тост оказался пока что несколько удачным. Затем быстренько закусил и устремил взгляд на тамаду.