Девушка А

– Да бросьте, Билл. Вы помогали мне, организовывали встречу, договаривались со специалистом по завещаниям. Вы должны были очень хорошо ее узнать, чтобы так заморочиться со всем этим.

– Но это ведь моя работа.

– Разве?

Он шумно выдохнул, щеки у него сдулись. Я порадовалась, что за рулем сидит он и мне можно рассматривать его сколь угодно пристально.

– Ну хорошо. Мы с ней действительно очень ладили. И я на самом деле хотел ей помочь. Вы просто не представляете себе, насколько она была беззащитна. Вся эта злоба, с которой она столкнулась, лишь потому что осталась жива. Но вы, наверное, не захотите об этом слушать. О размере камеры, о насилии, о матерях, которых она встречала в столовой…

– Нет. Не захочу.

– И это все-таки моя работа. Я всегда думал, что стану специалистом по правам человека. И так буду помогать людям. Буду барристером^[44]. Думаю, на это у меня просто не хватило ума. В Лондоне сразу после университета я ходил на все собеседования подряд. И нет, моих способностей и близко не хватало.

Мне представился Джей Пи, поднимающийся по огромной каменной лестнице, с зажатыми в руке документами, – вот уж кому ума точно было не занимать.

– А эта работа тоже дает мне возможность помогать. Помогать людям, которые, как все считают, не заслуживают никакой помощи.

Его ладони оставляли на руле влажные отпечатки.

– Как бы то ни было, если вы спрашиваете меня, я отвечу: я думаю, что она уважала вас больше всех.

– Правда? – произнесла я. – Не ожидала. Нет, правда, для меня это настоящий сюрприз.

Я заставила себя рассмеяться, хотя ничего смешного не видела. Больше всего мне хотелось ударить Билла.

– Мне кажется, она пыталась. На самом деле пыталась. Она говорила о той стипендии, на которую вы могли претендовать, когда учились в школе. Рассказывала, что не одну неделю пыталась достучаться до вашего отца, капала ему на мозги, как она это называла. Говорила, что ей приходилось хитрить, всегда приходилось хитрить.

Мы проехали мельницу и свернули обратно к городу.

– Уж что-что, а хитрить она умела, – сказала я. – Этого у нее было не отнять.

– Знаете, что она сказала, когда я предложил связаться с вами? Когда она уже умирала? Я предположил, что вы можете приехать, если я вам сообщу обо всем. А она ответила: «Нет, нет, Лекс для этого слишком умна».

Краска залила его шею и щеки до самых ушей, на меня он больше не смотрел.

Я старалась придумать, о чем бы таком приятном нам поговорить остаток пути. Мне представилось, как через несколько часов он придет домой, где в микроволновке уже разогревается его ужин. Вцепится в рубаху и брюки, стащит их с себя и успокоится – благоразумно, в одиночестве – в своей тихой спальне. «Стерва неблагодарная». Хотя так он вряд ли подумает.

Он не стал выходить из машины, чтобы попрощаться. Я выбралась и встала на тротуаре, глядя на него сквозь открытое окно. Я вся вспотела в рубашке и костюме и стояла, обняв себя за плечи – чтобы он не увидел пятна.

– Я очень ценю вашу помощь, Билл. Но впредь не смогу ее принимать.

Он не смотрел на меня, его глаза не отрывались от скучной дороги.

– Ваш отец, – вдруг произнес он. – Вы думали когда-нибудь, что он с ней делал?

– Знаете, я как-то и без этого всегда находила, о чем подумать.

Эви ждала меня в комнате над пабом, такая крошечная на фоне двух кроватей. Бледная, ссутулившаяся, она все же улыбнулась мне, когда я вошла.

– Расскажи мне. Расскажи мне все.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да все пройдет скоро. Ну же, Лекс?

Пока я принимала душ, она сидела в углу ванной, уперевшись позвонками в радиатор. Я поведала ей весь свой день, начиная с туалетной кабинки, жестикулируя в струях воды и выныривая время от времени, чтобы увидеть выражение ее лица.

– Ты их сделала, – произнесла она.

– Абсолютно.

Я рассказала ей о Билле.

– Как Мать ухитрилась обаять его?

И, наконец, о доме – она промолчала в ответ.

– Мне нужно снова там побывать, – сказала Эви. – А ты? Что ты почувствовала?

– Ничего, – ответила я.

– Фирменный ответ Лекс: «Ничего».

– Ну я не знаю, что тут можно еще сказать, – дом и дом. Ну теперь-то ты можешь рассказать мне, как ты себя чувствуешь?

– Так себе.

– Аллергия на Холлоуфилд? – Я пошутила, но Эви задумалась всерьез.

– Не знаю. Это началось, когда мы приехали. Это что-то вроде страха, я думаю. Ужас.

– Мы можем уехать, завтра же. Пожить в Манчестере или вернуться в Лондон. Поищи гостиницу…

– Нет, Лекс, я устала. Давай завтра.

– Хорошо, давай завтра, но первым делом, прямо с утра.

Я сходила в бар за бутылкой вина, и мы распили ее, сидя на стульях около окна в нашей комнате, ожидая, когда начнется гроза. Со стороны верещатников дул ветер, напитанный влагой тех мест, откуда он прилетел. Небо приобрело цвет песка. Я укутала Эви покрывалом и положила ноги на подоконник. Люди на центральной улице выходили из магазинов и спешили к своим машинам. Славно было сидеть вот так – внутри, вдвоем, и день уже близится к концу.

– Я переживала за тебя, – сказала я.

– Я просто устала, – ответила Эви.

– Ты такая маленькая, тебе нужно побольше есть.

– Ш-ш-ш. Расскажи мне лучше сказку, как раньше.