Девушка А

Все началось с силуэта Отца в утреннем свете – он развязал наши веревки. Мускулы играли у него под рубашкой. Хлеб на завтрак, обычная череда занятий. Теперь мы почти всегда сидели над Ветхим Заветом («Временами мне кажется, что Христос придерживался умеренных взглядов» – говорил Отец). Когда я думаю о том дне, в памяти всплывают Далила и Гэбриел, сидящие голова к голове за кухонным столом. Невозможно определить, где кончается шевелюра одного из них и начинаются волосы другого.

Я пытаюсь вычислить вероятность того, что сегодня нас накормят обедом, основываясь на данных за последние десять дней. Последний обед был настолько давно, что я уже и не помню когда, и это упрощает мне вычисления. Голод – это очень докучливая напасть: мысли о еде обволакивали слова Библии, и я не могла продолжать ее читать. Голод просачивался в наши с Эви игры – так, например, посреди маршрута номер один я могла предложить остановиться, чтобы перекусить гамбургерами и потеряться в мыслях о мясе, луке, булочке. Я сидела и давилась слюной, неспособная что-либо говорить или воображать. Я мечтала о пирах. Когда Мать накладывала нам еду, я делила свою порцию на маленькие части и каждую подолгу держала во рту, передвигая с одного края языка на другой, прежде чем проглотить.

– Александра?

– Да?

– Возвращайтесь к себе в комнаты. Пришло время для размышлений.

Значит, не сегодня. Я подправила свои вычисления.

У себя в комнате мы уселись на кровать. Эви спиной уперлась мне в ребра. Вытащила «Мифы» из-под матраса. Я читала, она переворачивала страницы, мы как будто играли на фортепиано в четыре руки. Где-то посреди осады Трои я дочитала до конца абзаца, но страница не перевернулась. Осторожно, чтобы не разбудить, я вынула книгу у Эви из рук и пролистала до иллюстрации, изображавшей Фиестов пир. С кухни доносился запах выпечки. А может, не с кухни, а со страниц. Меня не интересовало, как Фиест враждовал со своим братом или как вышло, что он съел своих сыновей. Мне просто нравилось смотреть на картинку с едой.

Опадающая листва летела в стекло. Наступил вечер, в углах комнаты стало темно. Я подумала, что на дворе сентябрь, а может, уже и октябрь. Скоро нас должны позвать вниз на ужин или на молитву. Я пересекла Территорию и приоткрыла дверь. Сумрачный коридор оказался пуст. Все двери закрыты. Я вернулась в кровать.

В какой-то момент я, должно быть, уснула, потому что позже меня разбудил шум.

Кто-то что-то выкрикнул. Слов я не разобрала. Из того конца коридора, где спали Гэбриел и Далила, раздалось несколько бешеных глухих ударов, от которых содрогнулся весь дом. Затем последовал более мягкий звук, как будто ударили по чему-то податливому. Эви зашевелилась, и я натянула покрывало, чтобы укрыть нас с головой. Затем послышался новый шум – что-то человеческое и мокрое. Какое-то бульканье. И перекрывающий его голос Отца – непрерывный и вкрадчивый, – он как будто уговаривал маленького ребенка на что-то такое, чего тот делать не хотел.

– Что такое? – спросила Эви.

Я вздрогнула: думала, она по-прежнему спит.

– Ничего, – ответила я.

– А сейчас что? Ночь?

– Неважно. Спи.

Я приподняла уголок одеяла и стала слушать.

В ту ночь Мать к нам так и не пришла, и Отец не пришел, чтобы привязать нас. Он все говорил и говорил – так же тихо и вкрадчиво, до самой поздней ночи. Я лежала, закрывая руками уши Эви. В комнате стало холодно; бульканье через какое-то время прекратилось.

* * *

Я лишь однажды разговаривала о той ночи – с Итаном. Он приехал повидаться ко мне в университет. Мы встречались в одной чайной в центре города. Я не хотела, чтобы он увидел мою комнату, вещи, которые купили мне Джеймсоны, и фотографии моих друзей. Он бы непременно нашел над чем посмеяться.

Был март, шел дождь со снегом. Туристы кутались в меховые куртки с капюшонами. Я увидела Итана раньше, чем он заметил меня; легкой походкой он двигался по мостовой, держа в руках газету и усмехаясь тому, что видел на последней странице.

– Здесь всегда так тоскливо? – спросил он, и я обрадовалась, что мы обнялись и мне не пришлось придумывать остроумный ответ.

Мы сели у окошка, выходящего на улицу. Первый час мы оба держались на высоте. Разговаривали о моей степени и о странном коллективе в колледже. О его учениках, о том, как много среди них таких, которые напоминают его самого или кого-то из нас. О моих визитах в Лондон, к доктору Кэй. О том, какой шикарный у нее там офис.

– Она процветает за твой счет, – сказал Итан.

Я пожала плечами.

– А ты рассказывала кому-нибудь, куда ездишь? – спросил он и сам же рассмеялся, заранее признавая абсурдность вопроса. – Кто ты есть на самом деле? – добавил он по-киношному драматично.

– Пока нет, – ответила я. – Но, думаю, все-таки скажу.

Он приподнял бровь:

– Вот как? Не ожидал от тебя.

– Ну, у меня здесь друзья, – сказала я.

– Да я ведь не упрекаю тебя, Лекс. Это отличная история. В конце концов, ты единственная попыталась, сбежала и всех спасла.

– Знаешь, вообще-то, я в этом сомневаюсь.