Девушка А

Он обещал нам два номера в гостинице – два самых лучших номера, с видом на океан. Никогда прежде мы не ездили куда-нибудь на каникулы. Приняв решение о поездке, Отец даже помолодел, словно одной только мысли о ней ему было для этого достаточно. Каждый вечер он просил свой ликер и затем очень подробно описывал нам город. «Там есть парк аттракционов, – говорил он, – и огромное чертово колесо». Мы и в самом деле увидели все это – только по дороге домой. Мать слушала его, улыбалась и, закрыв глаза, мысленно уже находилась с ним – в земле обетованной.

Эта беременность давалась ей тяжело. Сильно беспокоил шрам от кесарева сечения – прошло слишком мало времени, он не успел зажить, а кожа опять растянулась. (Интересно, сколько они подождали после Эви, прежде чем он снова ее захотел; сопротивлялась ли она – быть может, молча, отбиваясь руками и ногами, чтобы не разбудить нас, – перед тем, как он оказался внутри нее?) Она показывала нам тоненькую, как отпечаток резинки, аккуратную линию на животе в том месте, откуда Эви появилась на свет. Сейчас шрам изогнулся, оттянутый новой ношей. Мать надолго закрывалась у себя в спальне.

– Ей просто нужен отдых, – утверждал Отец. – И еще морской воздух. И она поправится.

За несколько дней до нашего отъезда он принес домой бумажный сверток.

– Подарок семье.

Далила разорвала упаковку и вытащила тоненькую красную футболку со словами из послания апостола Петра: «Благодать и мир вам да умножатся». На пол выпал целый комплект таких футболок. Всего их было шесть, по одной каждому из нас, детей, Матери и Отцу. Сзади, на спине, наши имена.

– Ух ты! – воскликнула Далила.

Она раздавала нам остальные футболки, держа каждую на вытянутых руках, словно подношение. В пятницу вечером, когда почти совсем стемнело, мы выехали в Блэкпул. Эви ныла на руках у Матери – в это время она обычно или спала, или я сидела с ней.

– Почему мы не выехали пораньше? – спросила я, но тут в машине повисла тишина, и Отец ничего мне не ответил.

Дождь, начавшийся после обеда, шел до сих пор, и мокрая дорога блестела от оранжевых огней. Далила поглаживала новую футболку, машинально касаясь пальцами полиэстера. Итан подставлял учебник свету уличных фонарей и щурился в темноте. Я пожалела, что не догадалась захватить один из своих.

– Когда мы будем на месте, нужно вести себя тихо, – сказал Отец.

Я выпрямила спину и спросила:

– Мы что, уже приехали?

Мы свернули на набережную. Холодное полотно моря сливалось с небом. По другую сторону машины бушевали огни: сверкающие галереи, танцзалы с толпящимися перед ними посетителями, неоновые лошади, мчавшиеся на карусели и зависшие высоко в ночной темноте.

Итан опустил стекло. Трещали игровые автоматы. Какой-то толстяк в костюме инспектора манежа поманил нас к двери, обитой красным бархатом. Возле нее никакой очереди не было.

– Гляди. – Итан дернул меня через сиденье, чтобы я посмотрела. – Там американские горки, видишь? Я обязательно прокачусь!

Чтобы подъехать к гостинице, Отец свернул в сторону от набережной и припарковался в одном из переулков, позади закрытого фургончика с мороженым.

– Помните: ведем себя тихо! – сказал он.

Мы вытащили сумки, коляску и, пошатываясь под их тяжестью, последовали за Отцом – в темноту. Ветер с моря скользил по переулку. Фонари были разбиты, и я не видела своих башмаков. Я наступила на что-то, смявшееся под моей ногой, и поспешила дальше.

Отец привел нас к деревянным воротам и нашел нужный ключ. Пройдя на территорию отеля, мы оказались в саду. Отец работал в блэкпульском «Дорчестере» – этот отель и сейчас стоит на побережье. Лет тринадцать спустя родители Оливии как-то пригласили нас на чай в «Дорчестер» на Парк-Лэйн. Собираясь тогда, я смотрела на свое отражение в огромном зеркале зала суда, предвкушая шампанское, бархатное платье, свежие сконы^[28] – и вспоминала другой «Дорчестер», который казался мне когда-то самым чудесным местом в мире.

Одно время я думала, что вернусь туда – с Эви. «Вот где ты провела свои самые первые каникулы», – скажу я ей. Я планировала наш забег по «Плэже Бич»^[29] – от одного аттракциона к другому; как мы выиграем огромного плюшевого зверя; как, просоленные и подвыпившие, будем уплетать рыбу с жареной картошкой на пляже. Я находила «Дорчестер» на сайтах, через которые обычно бронировала отели для командировок или выходных с Джей Пи. Отзывы, однако, были отвратительными. («Ужасное место, не советую!», «Мерзко!» или в самом лучшем случае – «Ничего, но нужно все обновить».) Прокручивая фотографии на сайтах, я убеждалась, что «Дорчестера», который я помнила, больше нет. И если я туда вернусь, то, возможно, выясню – его и не было никогда.

Из сада мы заглядывали в окно огромного пустого бального зала. Вокруг танцевального паркета расставили столики, покрытые скатертями. Стеклянный купол, сквозь который виднелось ночное небо, отражался в блестящей поверхности пола. Ясными, безоблачными ночами можно было танцевать на луне. Над бальным залом светились окна номеров, гости в которых еще не спали. Отец тоже смотрел на эти окна.