Девушка А

Она уже вышла было в темноту коридора, но шагнула обратно ко мне, в свет раннего утра.

– Ты же на самом деле не веришь в это? – спросила я. – В то, что они любили нас, что просто пытались оградить? После всего случившегося? Вы ведь пытались сбежать, Далила. Я слышала. Вы с Гэбриелом. И я слышала, что случилось с ним после, тогда ночью, в коридоре. То, что они с нами делали…

Далила менялась в лице.

– Все мы верим в то, во что хотим верить, – сказала она. – Разве нет? И ты, Александра, больше, чем кто-либо.

Какая-то решимость проступила в чертах ее лица. Такое выражение бывает у детей, стоящих на самой высокой ступени стартовой тумбы в бассейне, прямо перед прыжком.

– Да, – продолжила Далила. – Ты считаешь, будто понимаешь все лучше нас. Но знаешь, что я думаю? Из нас ты – самая несчастная. Все эти свидания под присмотром, когда мы были маленькими, – от кого нас охраняли? От девочки А – самой ненормальной из всех!

– Я распределю деньги, – отрезала я. – И сообщу, на какой срок их хватит.

– Интересно, а ты помнишь, что сказала мне, когда мы разговаривали в прошлый раз? Как же так получилось? Спорим, ты даже не помнишь?

– Все, Далила, пока.

– Я помолюсь за тебя, Лекс. Я всегда за тебя молюсь.

– Что ж… спасибо.

Подождав, пока она выйдет из гостиницы, я прошла через вестибюль, вышла наружу и зашагала вверх по Харли-стрит. Здание, в котором находился офис доктора Кэй, стояло чуть поодаль от дороги, скрытое за ветвями тонкой высокой груши. Я узнала его по синей табличке на стене и старинной каменной ракушке в козырьке над дверью. «Здесь жил Карл Гаттас – философ, хирург, поэт и художник», – гласила табличка.

– Я думаю, вам лучше ее снять, – сказала я, когда пришла к доктору Кэй в первый раз. – Одной ее хватит, чтобы человек потерял душевный покой.

Улица была окутана предрассветными сумерками, я остановилась на ступеньках и перевела дух. Нашла глазами окна кабинета доктора Кэй с задернутыми шторами. Она придет не раньше, чем через несколько часов, а может быть, она в отъезде или у нее отпуск. И вообще, сегодня понедельник, и мне скоро на работу.

А вот другая история. В переполненном зале суда Матери вынесли приговор – двадцать пять лет тюремного заключения. Зачитав его, судья прибавил, что одна из потерпевших попросила об особом разрешении – подойти к обвиняемой, прежде чем стража уведет ее со скамьи подсудимых. Это была Далила, и она протягивала к Матери руки. Итан звонил мне, стоя на ступеньках здания суда, – ему вся эта истерика не понравилась. В тот же день, несмотря на протесты Мамы и Папы, я скупила все газеты и прочла все репортажи о нас. Художник, работавший в зале суда, запечатлел момент их объятий. Судья серьезен. Черты лица Матери, искаженные горем, изображены торопливым карандашом. Лица Далилы не видно, лишь ее затылок. Она могла рыдать по родителям, ведь она их простила. А могла улыбаться, глядя в свое звездное будущее, в котором Матери уже не будет.

За окном, расположенным прямо над синей табличкой, мы провели много сеансов, и одним из предметов обсуждения на них стала эта зарисовка из зала суда. Рисунок лежал между нами на столе.

Похоже, он утомил даже доктора Кэй.

– На этот вопрос нет иного ответа, чем тот, который ты дашь себе сама, – говорила она.

Но я была одержима и переворачивала рисунок вновь и вновь, как будто с обратной стороны можно было разглядеть лицо Далилы.

4. Гэбриел (Мальчик Б)

Настало время ос. Одна из них кружила в салоне такси, перелетая от одного окна к другому; Девлин перегнулась через меня и прикончила ее, придавив к стеклу мобильным телефоном.

– Делать или нет, – произнесла она, – вот в чем вопрос.

На сиденье между нами лежали два теста для генетического анализа, которые нам вручили на последнем из сегодняшних совещаний.

– Ну, представь: сдала бы я этот тест, сказали бы мне, что у меня слабое сердце. И что? Я бы выбрала другую работу? Стала бы инструктором по йоге или садовницей?

– Вряд ли вы стали бы что-то менять. Но штучка любопытная.

– Штучка? Да у них полно таких штучек.

Презентацию вел Джейк, основатель и главный исполнительный директор «ХромоКлик». Вот предыстория, которую он поведал аудитории. Это случилось шесть лет назад. Тогда он был аспирантом в научной лаборатории. Однажды один из старших научных сотрудников вызвал его к себе. Джейк как раз заканчивал наблюдение за штаммом дрожжей, занявшее целый день; оставалось еще два часа, он поджидал, не начнется ли процесс мутации, и не хотел покидать кабинет. То, что стряслась беда, он понял, когда старший научный сотрудник положил ему руку на плечо и сказал:

– Внимание, парень, я скажу тебе, чем это кончится: мутации не будет. Оставь дрожжи в покое.

Ему сообщили, что его брат свел счеты с жизнью, выстрелив себе в лицо. Джейк, в принципе, ожидал чего-то подобного – его отец кончил так же, а до этого – дед. Джейк стал исключением, той самой мутацией, вероятность которой столь ничтожна.

Он вернулся в лабораторию.