Девушка по имени Йоханан Гелт

– Ничего не произошло, – все с той же доброжелательной улыбкой парировал директор и обратился к молчащему залу: – Друзья, я не знаю, к какому обману пришлось прибегнуть, чтобы заставить вас собраться здесь, но смею заверить: в школе за два года моего пребывания в должности не произошло ничего предосудительного. Абсолютно ничего.

Саймон Вайт помотал головой, словно желая удостовериться, что не спит.

– У вас в школе орудует серийный насильник, а вы утверждаете, что не происходит ничего предосудительного? Вы это всерьез?

– Клевета, – по-прежнему обращаясь к залу, констатировал директор. – Низкопробная расистская клевета. К счастью, прошли времена судов Линча. Теперь за расизм и гомофобию можно загреметь на несколько лет в тюрьму, и хорошо, что так! Надеюсь, все тут помнят об этом.

– Ложь! – закричал Саймон и двинулся к сцене. – Ты все лжешь! Ты усадил сексуального маньяка рядом с нашими детьми! Ты лгал нам, скрывая этот факт! И теперь, когда мою дочь… когда моя дочь… когда…

Трудно сказать, каковы были намерения Вайта, решившего подняться на сцену. По-видимому, он и сам не знал, зачем это делает. Возможно, хотел взять директора за грудки, чтобы вытрясти из него признание. Возможно, думал убедиться, что перед ним человек, а не бездушный манекен. Но, скорее всего, отец растоптанной девочки просто пребывал в состоянии аффекта, более чем понятном в такой ситуации. В этом, собственно, и заключался план Маккалифа: довести Саймона хотя бы до частичной потери самообладания. Это удалось в полной мере.

Прибывшие из округа федералы вбежали в зал, едва лишь Вайт поставил ногу на ступеньку сбоку от сцены. Сначала он не сопротивлялся, но агенты хорошо знали свою роль и выкручивали человеку руки, пока тот не стал кричать и вырываться. Сидевшие в зале люди молчали и бездействовали: всех словно разбил паралич. Серийный насильник? Маньяк? Применительно к Шелдону подобные слова здесь слыхом не слыхивали. Не иначе как с Саймоном действительно что-то не в порядке. И потом, никто не хотел тут прослыть защитником расиста и гомофоба – по нынешним временам такие ярлыки могли запросто прикончить человека: лишить его заработка, выбросить из дома, развести с семьей, накинуть петлю на шею. В общем, лучше промолчать – от греха подальше.

Саймона Вайта увезли в Скофилд и в тот же день предъявили обвинения: терроризм, нападение на должностное лицо, подстрекательство к бунту, сопротивление при аресте. Окружной прокурор Тута Урбивай требовала одиннадцати лет тюрьмы; либеральный судья, проявив похвальное человеколюбие, назначил восемь с половиной. Показательный урок, на чье благотворное воздействие столь прозорливо рассчитывал мистер Глен Маккалиф, был преподан в рекордно короткие сроки: со дня изнасилования Саманты и до того, как за ее отцом захлопнулась дверь камеры федеральной тюрьмы в Питерсберге, прошло меньше двух месяцев. А еще через неделю девочка покончила с собой, наглотавшись таблеток сильнодействующего снотворного.

Имя нашей заказчицы, учительницы истории Голди Маутсон, появлялось в истории лишь в этот момент, начиная с похорон несчастной самоубийцы, где Голди произнесла поминальное слово. На мой вкус, ее речь не содержала ничего крамольного: мисс Маутсон всего лишь попросила у мертвой девочки прощения за то, что школа не смогла ее защитить, хотя по идее должна считаться самым безопасным местом для пребывания детей. К тому же, если судить по комментариям коллег, серьезные разногласия между Голди и директором Маккалифом наметились еще раньше, а сказанное над гробом стало последней соломинкой.

Так или иначе, Глен Маккалиф сделал все, чтобы убрать мятежную преподавательницу: написал несколько жалоб в нужные инстанции, нашел повод для временного отстранения, заручился одобрением коллег, организовал молчаливую поддержку родительского комитета и, наконец, умело нейтрализовал сопротивление всесильного профсоюза учителей. По всем признакам, дни мисс Маутсон в школе были сочтены. Оставался лишь самый последний этап: утверждение увольнения на заседании окружной комиссии по образованию…

Я закрыла ноутбук и сидела, задумавшись, пока не пришла пора заправлять энергией вернувшегося из школы Малыша. Наскоро побросав в топку шницель и огурцы, он снова оседлал велосипед и умчался играть в футбол с друзьями, а у меня все не шла из головы мертвая девочка, ее несчастный отец и обдолбанный подонок в юбке. Они – и две потерянные недели, бездарно вбуханные в дурацкую погоню за чужими деньгами.

Прав Мики, а я неправа. Если уж тебя так тянет заняться чем-то полезным, не ищи денег ради денег – эти поиски заведомо не имеют смысла. Деньги – не более чем инструмент для исправления того, что требует починки. Деньги – лопата, чтобы выкопать могилу умерщвленной подлости. Деньги – молоток, чтобы вдарить в лоб убийце и садисту. Деньги – автомобиль, чтобы догнать мерзавца, и билет на самолет, чтобы долететь до этого автомобиля. Деньги – это пуля, летящая в сердце насильника, это кривой острый ножик, чтобы – чик! – отхватить ему мошонку…