Девушка по имени Йоханан Гелт

– Тот урок, во время которого это произошло… – сказала мисс Маутсон, мучительно проталкивая слова сквозь стенку ладоней, – был как раз посвящен так называемому справедливому насилию. Как потом я узнала от детей, мистер Маккалиф объяснял, что бунты и грабежи, устраиваемые черными, – естественная реакция на белифилис, болезнь белизны. Что за века угнетения и рабства приходится платить. Что Америка построена трудом черных рабов и теперь их потомки всего-навсего берут то, что по закону справедливости принадлежит им. Что белые девушки не вправе обижаться, когда черный парень принуждает их к сексу, потому что их предки-плантаторы насиловали черных рабынь. Понимаете, Рита? Директор школы самолично выдал мерзавцу в юбке официальное разрешение унизить и изнасиловать Саманту. Самолично! Разве после этого он не заслуживает смерти?

Это прозвучало прямым признанием. Учительница истории шелдонской школы мисс Голди Маутсон действительно заказала убийство своего директора. Заказала убийство – несмотря на то, что столь крайняя мера абсолютно не вязалась с ее природной добротой, мягким интеллигентным характером и непререкаемым уважением к ценности любой человеческой жизни. Чтобы решиться на такое, ей нужно было в самом деле дойти до грани и даже пересечь грань.

– Заслуживает, – твердо ответила я. – Еще как заслуживает, даже не сомневайтесь.

Мисс Маутсон опустила руки. Теперь она смотрела не на меня, а куда-то вбок и в сторону; в глазах стояли слезы.

– Но как после этого жить? Как после всего этого жить, Рита? – Она достала из кармашка батистовый платочек и высморкалась. – Знаете, в студенческие годы я прочитала знаменитую книгу Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Вы, наверно, ее тоже читали.

– Нет, не приходилось, – смущенно призналась я. – И что там?

– Книга написана лет семьдесят тому назад, но там описывается Америка будущего, очень похожая на то, что происходит сейчас… – тускло, без прежней звонкости проговорила учительница. – Америка, где победили Маккалифы. Где нет места нормальным людям, нормальным чувствам. Где ложь попирает правду, а мертвенные фальшивки вытесняют живое и оригинальное. Но даже там у людей есть надежда, и это надежда на человека по имени Джон Голт. Их пароль, по которому они узнают своих, звучит как вопрос: «Кто такой Джон Голт?» И у них есть куда уйти, потому что Джон Голт построил убежище в труднодоступной горной долине. Там можно переждать, пока свихнувшийся мир не станет вновь приемлемым для жизни. Пока фашисты не сожрут друг друга. Пока…

Она безнадежно махнула рукой.

– Похоже на сказку, – заметила я.

– Вот именно, – вздохнула мисс Маутсон. – Но у них хотя бы была сказка, была надежда, был Джон Голт. А сейчас нет ничего. Вообще ничего. Идти некуда.

– На следующей неделе у вас окружная комиссия…

Учительница усмехнулась:

– Ее исход предрешен. Меня уволят с волчьим билетом, с запретом преподавать.

– Но можно ведь обжаловать? Надо ведь как-то жить дальше…

– Не надо, – твердо проговорила она. – Дальше уже ничего не надо. Честно говоря, мне очень хотелось бы дожить… вернее, узнать об одном важном событии. Только это желание и заставляет меня просыпаться по утрам. Еще чаю?

Мы проговорили еще с полчаса – теперь уже о погибшей Саманте Вайт – одной из любимых воспитанниц мисс Маутсон. Я кивала, поддакивала, но слушала уже вполуха, потому что выяснила все, что требовалось, и дополнительная информация могла лишь помешать полноте картины. Зато потом, уже уходя к машине, припаркованной, как учил Мики, на соседней улице, я боролась со странным желанием снова и снова оглядываться на облупившийся фасад, как будто хотела запечатлеть его в памяти, подобно лицу умершего в минуту последнего прощания. Зачем? Что за глупость?

Ответ нашелся спустя четверть часа, по дороге к мотелю, когда я по привычке восстанавливала в памяти мелкие детали разговора. Дом Голди действительно чем-то напоминал камеру смертников, где держат осужденных на казнь. Можно было не сомневаться, что где-то в спальне на тумбочке возле аккуратно застеленной кровати ждет своего часа баночка с таблетками – последнее ночное такси, заказанное заранее, чтобы без промедления доставить учительницу истории на свидание с ее бывшей ученицей. Голди приговорила себя к высшей мере наказания с характерной безжалостностью к собственным грехам, которую, как правило, проявляют натуры, склонные охотно прощать другим самые тяжкие проступки.