Девушка по имени Йоханан Гелт

Разве я знаю, что вливают в уши моему Малышу? Нет, не знаю. Я просто отправляю его в школу на пять-шесть часов, искренне полагая, что это естественное продолжение дома, что его учат счету и грамоте, географии и физике. Что он в безопасности, что он окружен друзьями-сверстниками и заботливыми взрослыми. Что его не поставят, обмирающего от ужаса, на колени в школьном туалете, чтобы запихнуть ему в рот то, что запихнули несчастной Саманте Вайт. Что ему не внушат отвращение к тому, что нормальные люди обязаны защищать, и не заставят защищать то, что нужно ненавидеть. Выходит, сегодня я не могу быть уверенной в своем любимом ребенке – и это самое страшное. Не исключено, что прямо сейчас, в эту самую минуту, его превращают в таракана, в чудовище, готовое топтать и топить собственных родителей…

– Эй, подруга… Очнись… – Мики тряс меня за плечо.

Прокручивая фильмы-ужастики в своем разыгравшемся воображении, я даже не услыхала, как объявили очередной перерыв. Публика расходилась. Гая Реддика уводили из зала через служебный выход. Его жена сидела, не шевелясь, уставившись в одну точку. Их сын увлеченно переговаривался с Тутой.

– Пойдем, что ты застыла? – Снова поторопил меня Мики. – Или план отменяется?

– Нет-нет, я готова…

Мы вышли из зала и спустились на подземную стоянку. Смахивающий на бегемота полноразмерный «линкольн-навигатор» прокурорши стоял на зарезервированном для него месте. Нацеленную туда видеокамеру Мики развернул еще вчера вечером, перед тем как раскусить сигнализацию.

– Пришли, – сказал он. – Сезам, откройся.

Самодельный пультик сработал безукоризненно: задняя дверь поднялась, открывая огромный пустой багажник. Мики положил руку мне на плечо.

– Давай, девочка, вперед… Она вот-вот выйдет. Если заметит, просто пристрели ее и неторопливо выходи на улицу. Окей?

– Окей.

Я залезла в багажник и улеглась.

– Удобно? – спросил заботливый муж.

– Как в двуспальной кровати. Ты бы тут тоже поместился.

Мики с сожалением помотал головой:

– Нельзя. Меня она точно учует. Мужики, знаешь ли, пахнут.

– Ты для меня – как роза, милый, – улыбнулась я. – Правда, роза, растущая в конюшне. Ладно, хватит болтовни, закрывай.

Дверца опустилась, и я осталась одна – думать о Малыше. Как выяснилось, эти мысли никуда не делись: они лишь отошли на время в сторонку и нетерпеливо переминались там, как толпа детей в ожидании шоколадного торта со свечками. Что с ними будет, с этими детьми? Что будет с моим сыном? Я могу сколько угодно учить его говорить правду, вступаться за слабых, не уступать грубой силе, блюсти свою человеческую гордость и собственное достоинство, уважать старших и – пуще всего – не предавать доверия тех, кто ему доверился. Но всему этому грош цена, если одновременно ему внушают, что мама не то чтобы врет, а просто отстала от времени. Что мама многого не понимает, что надо думать совершенно иначе, а точнее – вот так, и так, и так…

А дети – они ведь и есть дети: из них обычно и слова не вытянешь. Сидят и молчат себе – поди узнай, что там варится в этом красивом, до боли любимом котелке. Вот и Николь не знала, и ее бедный муж, с мощной шеей, красной от стыда за Америку, тоже не знал. И что – помогла им мощь этой шеи, уверенность и независимость отца и хозяина? Помогли им простые семейные радости, ежедневная забота о детях и друг о друге, уважение и любовь? Ни черта! Все пошло коту под хвост, когда мальчик решил наконец заговорить. Они строили дом-крепость, дом-бастион, надежное убежище от любых обстрелов извне. Кто ж мог знать, что бомба взорвется внутри, прямо за воскресным столом, и что пронесет ее туда не кто иной, как сын и наследник… Кто мог… Но тут пискнула сигнализация, и я вынужденно переключилась на боевую реальность.

К счастью, мисс Тута Урбивай не стала открывать багажник, а сразу ввалилась в салон и заерзала, поудобней устраивая свои телеса на водительском сиденье. Машина колыхнулась с боку на бок в такт движениям хозяйки. Без сомнения, этот здоровенный «линкольн» неспроста так походил на бегемота: они с прокуроршей явно происходили из одного стада. Заурчал двигатель, и я вздохнула свободней: похоже, мое присутствие осталось незамеченным. Уже на улице Тута врубила музыку – дробный бессмысленный рэп. Впрочем, мне не пришлось терпеть слишком долго: особняк прокурорши находился в двадцати минутах езды от суда.

Минутная пауза перед воротами, затем еще одна – перед гаражом, и машина въехала внутрь. Мисс Урбивай заглушила двигатель; рэп тоже, к моей радости, оборвался, и я возрадовалась благословенной тишине. На этом наши пути разошлись: хозяйка оправилась в дом, а я осталась в багажнике. По плану мне надлежало выждать десять минут и лишь потом звонить Мики. Я позвонила чуть раньше, потому что пригрелась и боялась задремать. Мики ответил сразу.

– Открой мне задний вход, – сказал он и отсоединился.