Дежавю. Антология

На другой день я увидела Сибиллу — она стремительно шла по противоположной стороне улицы, не замечая меня. Окликать ее я не стала — пусть торопится по своим делам. Мне хватило мгновения, чтобы понять — Свен был прав: она сияет…

Странная дама из Дюссельдорфа

Недавно в Дюссельдорфе, в холостяцкой квартире поэта В. из Донецка, собралась компания… как бы поточнее сформулировать… скажем, русскоязычных творческих людей. Осколки советской интеллигенции. Собрались «осколки» не просто так, а послушать и пообщаться с прибывшим из Москвы поэтом Э.

По мнению моего доброго старого друга, поэта В., московский гость был известен и талантлив. Стихи, которые весь вечер читал Э., были и правда замечательными… Но не о нем я хотела рассказать, а о странной даме, присутствующей среди нас и в то же время будто бы отсутствовавшей.

Странная дама не присоединилась к толпе вокруг московского поэта, а стояла в сторонке. Ее губы беззвучно шевелились, глаза блестели. Она то кивала, то хмурилась, то улыбалась… А рядом никого не было. Я с интересом наблюдала за дамой. Может, сумасшедшая? Казалось, она не замечает никого вокруг и поглощена разговором с только ей одной видимым собеседником. Вдруг странная дама посмотрела на меня и улыбнулась, мило и смущенно. Я тоже улыбнулась.

— Я сочиняю рассказ, — сказала она.

— А, понятно! — ответила я и спросила, когда этот рассказ будет написан и где выложен (вот дурацкое словцо!). Я бы прочитала. Но странная дама ответила:

— Он не будет написан! Я сочиняю его для себя и не собираюсь ничего записывать. Это мой рассказ, он только для меня, меня одной. Никогда и никому его не покажу!

Сказано это было с некоторым негодованием. Я пожала плечами. Как будет угодно, если ей так нравится. И отошла в сторонку. Моя странная дама вновь зашептала, заулыбалась в никуда… Почему-то вспомнились строки Мандельштама — «Она еще не родилась, она и

музыка и слово, и потому всего живого ненарушаемая связь…». Вот рядом, в нескольких шагах от меня происходит рождение, быть может, чего-то прекрасного, которому не суждено стать ни музыкой, ни словом… Никогда. Потому что никто это не увидит. Не услышит…

Может, оно и к лучшему, что такие странные дамы существуют? Пишут для себя, только для себя. Никто и никогда не узнает, о чем. Афродита так и останется пеной… Уж сколько всего понаписали да повыкладывали в бездонный интернет! Иной раз проведешь пару часиков на литсайте, читаешь, читаешь, аж тошно становится.

Честно говоря, не хотелось мне этот рассказик «выкладывать». Ан нет!..

А секса нет

Вера проснулась оттого, что у нее занемела рука — стала твердой и холодной, как у покойника. Такое случалось в последнее время. «Наверное, возраст, — подумала она. — Черт возьми, уже пятьдесят стукнуло. Как быстро…»

Стряхивая онемение, Вера потрясла кистью, поворочалась и попыталась уснуть. Была суббота, рассвет за окном едва брезжил. Рядом похрапывал муж. Неуклюже придвинувшись, Вера закинула ногу на мужа, прижалась к нему мягким телом. Он перестал храпеть. Единственная реакция на льнувшую к нему жену.

Вера отодвинулась и, сощурившись, стала разглядывать лицо своего Валеры. Она часто в последнее время украдкой наблюдала за ним, пытаясь понять, что происходит. А точнее, почему давно ничего не происходит, и они всего лишь, в прямом смысле слова, спят в одной постели. Целомудренно. Секса нет…

Мужу несколько месяцев назад тоже стукнул «полтинник», но казалось, его тело живет в другом времени — не столь безжалостно разрушающем и старящим. Он не располнел, не стал дряблым. Хотя проплешины, напоминающие макдональдскую «М», все же появились. Верино лицо с возрастом округлилось, припухло, а у Валеры лишь подбородок стал чуть массивнее, да плечи раздались вширь. Когда-то в молодости он комплексовал от своей худобы… Несколько морщин на лбу не только не портили, а, странным образом, даже шли Валере, делали мужественнее. Сексапильнее. Именно последнее тревожило Веру.

В молодости, когда была влюблена, она не скрывала удовольствия от секса: стонала, закатывала глаза, лопотала всякую нежную ерунду. Потом страсти поутихли, и она стонать и лопотать перестала. Со временем дела постельные и вовсе сделались для нее докукой. Поэтому, когда муж даже по выходным стал предпочитать интиму сон, Вера облегченно вздохнула.

Но с неких пор ее начало злить, что Валера больше не хочет секса. Не хочет вообще? Или не хочет с ней?! Она стала подозревать мужа в неверности: ну, не может же здоровый, еще не старый мужик месяцами не спать с женщиной! Неужели где-то есть молодое, упругое тело, с которым он… А потом приходит домой и дрыхнет подле нее! Эта мысль, исподтишка закравшись в голову, терзала, травила душу, постепенно превращаясь в паранойю.