Дежурный после полуночи

* * *

Тетрадь была исписана вплоть до самого низа закрывающей обложки. Пальцы разжались, и дневник шлёпнулся о пыльную землю. Николай уставился на небольшой вытянутый камень, найденный неподалёку в канаве и принесённый сюда в качестве хоть какого-то эрзац-надгробия. Взгляд устремился вдаль: чёрная бездна океана была испещрена сотнями корабельных огней. Суда безостановочно причаливали и отплывали, перевозя десятки тысяч уцелевших ежесуточно, но даже этого и близко не хватило бы, чтобы спасти всех. Сзади послышался какой-то хруст – Николай рефлекторно обернулся. В паре десятков метров шевелились поредевшие, почти засохшие кусты, за которыми виднелись шастающие и дерущиеся друг с другом попрошайки, изгнанные даже из собственных бараков. В нескольких километрах, в тени далёких холмов, виднелись чёрные шпили высоток самого Бангкока. Ни единого огонька: некогда бессонный город был обесточен уже два месяца, а население эвакуировали ещё в первые недели.

Николай зачерпнул ладонь сухой земли из-под коленок и, поднеся почву к носу, глубоко вдохнул. Рецепторы отозвались на едва уловимый запах геосмина и, решительно возмутившись, вызвали сильное чихание. Утерев лицо, мужчина ещё раз взглянул на мерцающие в небе разноцветные точки, наощупь подтянул к себе лежащий рядом рюкзак, кинул внутрь извалявшуюся в пыли тетрадь и сдавил пальцы на металлической рукоятке пистолета.

Прикрытые глаза. Звуки ругани, воровской беготни и дующего с воды ветра. На одной из ловецких барж зазвенел колокол, ознаменовав подъём сетей. Какая-то часть разума Николая успела удивиться, что рыбаки к этому моменту ещё не выловили всю живность у побережья. А может, колокол знаменовал совсем другое?.. Веки начали подрагивать под нападками влажного воздуха. Большой палец нащупал переключатель предохранителя и с силой надавил вниз – лёгкий щелчок. Фаланги второй руки с силой сдавили ребристый затвор и потянули назад – патрон в стволе. Глубокий дрожащий вдох. Сердце начало биться быстрее. Инстинктам, увы, не прикажешь, сколько ни убеждай себя, что поступаешь верно. Рука резко согнулась в локте – дуло упёрлось в череп чуть позади от виска, направляя будущий выстрел прямиком в затылочную долю. Ставший каменным указательный палец лёг на спусковой крючок. Чувствительность возросла настолько, что подушечка ощущала малейшие неровности на потрескавшемся покрытии. Николай напоследок вновь заглянул в себя. Сердце, набрав четырёхкратный темп, кружило голову давлением, но нисколько не болело. Живот, скованный ужасом самосохранения, всё ещё не пытался изрыгнуть кишечный сок, как делал это раз в несколько часов все последние недели. Кости наконец не ощущались раскалёнными титановыми пластинами, призванными изжечь суставы и мышцы.

«Лучше момента не будет», – стоически подумал Николай и, поблагодарив подвернувшуюся возможность, уже дал руке команду согнуть палец… Как вдруг среди несмолкающего галдежа обострившийся слух уловил искренний истошный вопль, мгновенно пробравший до самой глубины души. Мышцы онемели буквально в миллиметре от черты невозврата. Вот крик повторился, но уже на другом языке. Женский. Смешанный с плачем и кашлем, перебивающийся тяжёлым сбивчивым дыханием. Звучал где-то у подножия холма. И из всей бессвязной плеяды неизвестных слов одно напоминало до боли близкую и некогда родную профессию. Не то чтобы подобные истерики были здесь чем-то необычным, но Николай, сам не до конца понимая почему, поднял веки, расслабил руку, убрал палец с крючка и отвёл дуло от головы. В памяти ярко вспыхнул образ совсем недавнего, но кажущегося таким далёким прошлого, когда он стоял босой на плацу. Тоже под прицелом заряженного пистолета, что был в руках у столь же истошно плачущей женщины. Кисть разжалась сама собой. Теперь в голове вопил только один инстинкт, одно напоминание. Николай, напрочь забыв про упавшее на пыльную землю оружие, машинально схватил расстёгнутый рюкзак и, спотыкаясь о невидимые в темноте ямы, что было мочи ринулся вниз по склону в сторону криков. Разум застелил непроглядный туман – мужчина бежал быстрее и безрассуднее самого отъявленного сорвиголовы.

Усыпанное строительным мусором подножие холма. Невысокая металлическая ограда. Поломанная бетонная дорога. И, наконец, источник надрывного плача – упавшая на колени пожилая сгорбленная женщина, кидающаяся под ноги бредущим мимо безразличным толпам. Подлетевший и рухнувший рядом Николай слабо тронул содрогающееся плечо – плакальщица повернулась. В окружённых морщинами глазах, несмотря на всю разницу в этносе и культуре, безошибочно читались неверие и боль, смешанные с безумным отчаянием. Вдруг на предплечье стальными тисками сжались кажущиеся хрупкими пальцы, а после – за конечность рывком потянули в ближайший одноэтажный барак.