«Не помню, кто утверждал, что все индивиды, как индивиды, комичны и посему непригодны для трагедии, из чего пришлось бы заключить, что греки вообще не могли выносить индивидов на трагической сцене»154
, — читаем мы у Ницше. Трагедия, возникнув из дионисийского культа, ознаменовала собой переход от ритуала, от сакрального мимесиса к мимесису как «подражанию». «Неопровержимое предание утверждает, что греческая трагедия в её древнейшей форме имела своей темой исключительно страдания Диониса, и что в течение довольно продолжительного времени единственным сценическим героем был именно Дионис. Однако с той же степенью уверенности можно утверждать, что никогда, вплоть до Еврипида, Дионис не переставал оставаться трагическим героем, но что все знаменитые фигуры греческой сцены — Прометей, Эдип и т. д. — являются только масками этого первоначального героя — Диониса»227, — был убежден Ницше.Выше трагедии был только ритуал, сакральное пространство теофании. «Фигуры теофании — множественны», — считал Анри Корбен. Были ли герои трагедии теофаниями Диониса или их
природа являлась простым подражанием? Кем или чем стали герои современных театральных представлений? Но, прежде всего, ответим на вопрос: чем был театр в его изначальном смысле?
Древнегреческое 0eaxpov (театрон) означает «место для зрелищ, театр». Это слово произошло от глагола 0eao^ai (теаомай) — «смотреть, видеть, созерцать». В том числе, «созерцать умом». Этимологически 0eaxpov близко к слову 0eюp^a (теория), которое, как указывает Фестюжьер, изначально соотносилось с идеей зрения, созерцания. Более того, перипатетики связывали первую часть этого слова со словом 0ео^ (теос), что означает «бог». Римляне гораздо раньше, чем греки, закрепили за словом «созерцать» (contemplare) религиозное значение; созерцать трактовалось, как восхищаться великим храмом (temple), то есть, миром. Театральное искусство есть искусство теоретическое. Это следует понимать таким образом: театр — это место созерцания и проявления эйдосов. Театр — та ступень, те врата в промежуточный мир, где совершается встреча божественного и человеческого.
Говоря об «архитектуре» дионисийского культа, российский исследователь А. Павленко155
указывает на символ круга: «В своих архаических формах дионисийские мистерии правили менады — служительницы Диониса, вакханки. Менады образовывали кольцо — хоровод — вокруг чествуемого бога». В центре ритуального круга всегда находился Дионис. Соединение культа Диониса с культом сатиров придало обряду новые черты — в нём появляются маски и козлиные шкуры. Следующее соприкосновение произошло уже с героическим культом, что привело к существенным переменам: в центре круга оказывается уже не просто Дионис, а «бог-герой»156. Десакрализация культа начинается с того, что на место бога-героя становится обыкновенный смертный, на место сатиров — народ, в изначально женский, менадический хор, вторгается мужское начало, которое, по словам Вяч. Иванова, было не чем иным, как вторжением Аполлона.С самого начала Хор (женский, менадический) выступал как одно лицо, другим лицом был сам Дионис. Двухактная мистерия представляла собой своего рода ритуальный диалог бога, устремленного к слиянию с Хором, и Хора (как Женского), устремленного к обожению. Здесь мы можем допустить намек на Сизигийный Логос, в частности, вспомнив легенду о Дионисе и его супруге Ариадне, земной женщине, освобожденной и обожествленной Дионисом. Иначе говоря, в дионисийском ритуале имела место попытка экстатического порыва к обожению, к слиянию с божеством — с одной стороны, и нисхождение бога, жертвование себя хору (эмпатический бог) — с другой.
Если в античном театре наличествовали [обрядовые] маски, то в театре эпохи Возрождения, как и в театре Нового времени, происходит их совлечение (если маска и продолжает появляться, то исключительно как театральный атрибут, не имеющий сакрального значения). Это первое вторжение человеческого, изгнавшего бога из центра сакрального круга. Таким образом, утрата религиозного измерения становится причиной и условием возникновения театра. Павленко говорит о таком явлении, как «размыкание кругового хора». Глубоко космичный символ круга теряет своё значение вслед за расторжением изначальной диады Хора и Диониса (эксарха). Став театральным представлением, хор дионисийской мистерии обретает либо форму полукруга, либо распадается на две группы хоревтов; Дионис, изгнанный из центра, получает функцию протагониста хора. «В дионисийском хоровом круге был один и только один центр, — пишет Павленко, — но после того, как хор помещается на театральную орхестру, после того, как религиозная мистерия становится зрелищем, — после всего этого бывший Дионис (эксарх) оказывается просто лицедеем. А лицедеев может быть сколько угодно»230
. Театр допускает сосуществование двух, трёх, нескольких главных лиц, но уже не допускает хора, окончатель-230
Павленко А. Теория и театр, СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. С. 85.