Дионис преследуемый

Ницшеанская философия культуры, применительно к театру, необходимо подразумевает не мимесис (как подражание либо чувственному миру и его явлениям, либо миру идеальных сущностей, т. е. мимесис как выявление эйдоса), но эпифанию (если мы и можем говорить здесь о мимесисе, то лишь в его изначальном значении), — когда мы говорим о Дионисийском Начале. На театральной сцене Дионисийское проявляло себя в подготовке пространства, театрального топоса, для явления Диониса, чьи эпи-фании, по словам Мирчи Элиаде, брутальны; Дионис — «тот, кто требует, чтобы его верховенство было провозглашено публично»; в то время как Аполлоническое выражало себя в театральном то-посе как создание художественной иллюзии, майавической пелены прекрасного, не сулящей подлинно опасного столкновения с нуминозным (лишь Аполлоническое имеет прямое отношение к мимесису). Напомним, что понятие «нуминозное» было введено немецким теологом и историком религии Рудольфом Отто. Нуминозное есть mysterium tremendum, «тайна, повергающая в трепет». Переживание нуминозного выражается в оцепенении перед ужасающим чудом. Так мог бы оцепенеть царь Мидас, услышавший ответ жестокого бога. Так мог оцепенеть молодой сатир, участник дионисийских мистерий, увидевший в чаше с водой не отражение собственного лика, а маску бога Силена¹⁵⁷.

Его жестокая мудрость слышится и в Откровении Ездры:

И сказал Ездра: «Лучше для человека не родиться, лучше не жить; твари бессловесные счастливее против человека, ибо не имут они наказания. Нас же взял Ты и предал суду. Горе грешникам в грядущем веке, ибо бессрочен суд над ними и пламя неугасимо!»

И в «Фаусте» Гете:

Я отрицаю всё - и в этом суть моя,

Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,

Годна вся эта дрянь, что на земле живет.

Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться!

И в «Эдипе в Колоне» Софокла:

Не родиться совсем - удел Лучший.

Если ж родился ты,

В край, откуда явился, вновь Возвратись поскорей.

А также у Мильтона:

О, как ты попран, жалкий род людской!

Как низко пал! Зачем ты сохранен?

Уж лучше б не рождался ты!

Зачем Так отнимать дарованную жизнь?

Голос Силена узнаваем и в поэзии Омара Хайяма:

Жестокий этот мир нас подвергает смене Безвыходных скорбей, безжалостных мучений.

Блажен, кто побыл в нем недолго и ушел,

А кто не приходил совсем, еще блаженней.

Злая мудрость Силена узнаваема и в одном из фрагментов (Anthol. Graeca. IX 359 (T 293a) Гераклита Эфесского:

Каким путем следовать в жизни? На агоре — / вражда и тяжелые споры; дома — / заботы; в поле — труды неуемные; на море — / страх. На чужбине, если имеешь там что-либо, сплошь опасения; / ежели нет, то нужда. Жениться? Лишиться покоя. / Не жениться? Еще более быть одиноким. / Дети? Заботы; бездетность? Изувечена жизнь. Молодежь / неразумна; седовласые же совершенно беспомощны. / Выбор был только один из возможностей двух: либо вовсе на свет не рождаться, / либо, родившись, тотчас умереть».

Попытки найти элементы философии великого насмешника Силена в тех или иных произведениях искусства (произведениях, созданных человеком — тем, которому Силен и вынес свой приговор) привели нас к мысли, что, с одной стороны, всегда существует взгляд Силена на человеческое существование, а с другой — есть взгляд человека, соприкоснувшегося с мудростью

Силена — на самого Силена и на тщетность человеческой жизни (например, “метафизика отчаяния” богоборца Эмиля Чорана). Отсюда наблюдаемая поливариантность трактовок. Человек слышит божественный смех своего Судьи, испытывая неописуемый экзистенциальный ужас (гораздо более сильный, чем тот, что испытал Мунк, создавший свой “проклятый” “Крик”). Когда человек в силу тех или иных онтологических оснований приходит к выводу, что «лучше бы не быть», он прикасается к философии бога Силена, причащается его небытийного Логоса. Однако кого имел в виду Силен, отвечая на вопрос Мидаса — ответить не так просто, как это может показаться. Лесной бог обращал свое «не быть» к титаническому человеку, утратившему искру Диониса, семя Небесного огня. Человек как изначально двойственное создание всегда стоит перед фатальным выбором: боги или Титаны. И выбор последних утверждает суровый приговор: да, титаническому человеку лучше не рождаться, не быть, поскорее умереть. В трагедии «Прометей» Вяч. Иванова людской род, созданный Титаном Прометеем, узнает о своей изначальной двойственности лишь благодаря Пандоре. Людской хор, осознавший свою причастность к ноуменальному огню, отвергает мысль о скорейшей гибели. Нужно пробудиться для Диониса. Последний царь грядущей эпохи более не станет, подобно своим предшественникам, создавать новый род людей, ибо именно сами люди должны создать Диониса — отвергнуть титаническую тяжесть и освободить частицу растерзанного Загрея, воссоздав в соборном действе — Мистерии — тело живого бога. Людской хор должен «соборно воззвать грядущее совершение на земле единого богочеловеческого тела» в нуминозном порыве к самообожению. И здесь, в глубинах этого опыта, нам нужен союз Диониса и Аполлона — против Титанов.