Дионис преследуемый

Сакральное растерзание бога Диониса титанами и вкушение его плоти в согласии с орфической теогонией, представляет собой главный акт мировой мистерии. 14 частей Диониса, как и 14 частей египетского Осириса, обращает наше внимание на фундаментальную роль числа 14. Одним из важных моментов здесь является указание на цикличность или «возвратное движение» (ницшеанское «вечное возвращение того же самого») — с одной стороны, и доктрину божественных циклов — с другой. Возвратное движение характерно для Титанов, и чем больше в нас титанического, тем плотнее сжимается кольцо, по периферии которого мы перманентно перемещаемся, не зная времени богов, т. е. вертикального времени. Мы больше не слышим орфического гласа, напоминающего нам, что все мы носим в себе частицу растерзанного бога, и ум человека изначально «дионисичен». «Человек — не Титан, -- говорит Юнгер, -- но в чем-то он больше похож на Титанов, чем на богов; похож как находящийся в становлении и верный непрестанному возвращению, которое этому становлению присуще; похож благодаря неутомимости своих желаний и стремлений, похож своими неоконченными замыслами, которые он вынашивает, а также своей непосредственной связью с работой, нуждами и бедностью. Его занимает то, что волнует самих Титанов, только у него это происходит на более низком, не так ярко выраженном уровне»¹⁸⁶. И наиболее важное Юнгер подчеркивает таким образом: «Титаны сближаются с человеком настолько, насколько боги удаляются и отчуждаются от него. В обезбоженном мире титаническое начало вновь заявляет о себе со всей своей древней силой. [...] Если человек склоняется к титаническому, он отвращается от Зевса и Аполлона, а также от Диониса и Пана, которые настроены враждебно по отношению к Титанам. Он вступает в царство иной закономерности, вовлекается в борьбу титанического, и теперь ему со всех сторон грозит гибель”¹⁸⁷. Во все времена человек стоит перед одним и тем же выбором — боги или Титаны. И выбравший богов должен превратить свое титаническое начало в дионисийское, отделить грубое от тонкого, совершить алхимическую операцию по превращению свинца в золото. Там, где побеждает титаническая цикличность, нет никакой возможности разомкнуть кольцо. Эпохи пронизывают друг друга, вращаясь подобно космическим колесам, в то время как люди пытаются постигнуть их в иллюзорной последовательности, еще более отвращаясь от божественного, все более вожделея титанического.

Титаническому становлению свойственна безмерная длительность и страдание от бремени. Ф. Юнгер утверждает, что Титаны “претерпевают тяжесть и терпеливо выносят давление, к чему, собственно, полубоги и герои не предназначены”¹⁸⁸. Тем более, боги, которые легки. Титаны не знают ни праздников (без которых немыслимо Дионисийское Начало), ни любви, ни трагедии, ни жажды прекрасного, ни избытка и изобилия, ни досуга. В мире Титанов становление никогда не завершается, а потому титаническое чуждо всякой середины. Титаническое всегда есть становящееся, вечное многоточие, исключающее точку, пунктирная линия, так и не обретающая четкости и непрерывности. Титаническое — всегда незавершенное. “Жизнь смертного... — пишет Ф. Юнгер, — вращается в титанической цикличности Кроноса”¹⁸⁹. В пространстве Дионисийского мира человеческое, горизонтальное время разрывается и более не имеет смысла, ибо для “человека дионисийского склада больше не существует ни настоящего, ни будущего”.

Еврипид создал один из самых трагических и загадочных женских образов, что во все времена вдохновлял таких великих литераторов, композиторов и живописцев, как Корнель и Клингер, Кавалли и Шарпантье, Веронезе, Моро, Делакруа и Альфонс Муха и др., в XX-XXI вв. образ Медеи пленил Пазолини, Дрейера, Ларса фон Триера, Анатолия Васильева... Но кто она — Медея? Безжалостная детоубийца, достойная поругания, жертва любовной измены, ввергнутая в безграничное отчаяние или «кровавая менада» (как называл ее Сенека), в святом безумии обагрившая руки кровью своих чад? Эпоху, в которую жил Еврипид, Ницше называл «сумерками богов». Не потому ли Медея, жрица Гекаты, взывает к темным порождениям хаоса, решаясь на свое преступление? Дельфийский оракул на иерархической лестнице божественной мудрости поместил Еврипида выше Софокла, тем не менее, в 431 году, когда «Медея» была представлена на Великих Дионисиях, Еврипид занял третье место после Евфориона и Софокла, что было равносильным полному провалу. Известно, что современники недолюбливали Еврипида, однако что значило мнение человеческое для того, кто был любимцем богов? В могилу Еврипида ударила молния, отметив что это место священно и там покоится божественный избранник. Свою Медею он показал как жертву, одновременно дав понять зрителю, что занимает сторону ее защитников.