Дионис преследуемый

В желтом золоте скрыт. Мне его Прометей, Утробой своей искупивший вину,

Подарил, научив, как силу его Искусно скрывать. И Мульцибер дал Мне тонкий огонь, что серой покрыт;

И жар сберегла я тех пламенных стрел,

От которых сгорел родич мой Фаэтон.

У меня в руках и Химеры дар,

У меня и огонь, что похитила я 830 Из зева быка и, с желчью его Медузы смешав, повелела хранить Сокрытое зло.

О Геката, острей сделай яды мои И семя огня, что таится в дарах,

Помоги сохранить. Пусть на ощупь, на взгляд Будут кротки они, но в жилы и в грудь Жгучий жар вольют, чтобы плавилась плоть,

И дымился костяк, и невесты коса Затмила, горя, брачный факел ее.

840 Вняли нашей мольбе: трижды дерзкой звучал Гекаты лай и священным огнем Трижды подал знак яркий факел мне²⁸¹.

Есть и другие варианты финала трагедии «Медея». Одним из заслуживающих большого внимания является тот, где Медея прячет детей в святилище богини Геры, ибо та обещала обессмертить сыновей Ясона. Лишь узнав об измене мужа, Медея принимает решение убить своих детей. В трагедии Сенеки в самом финале она произносит страшные слова: «И даже будь во чреве плод,/ Его мечом я вытравить хотела бы».

Рассматривая образ Медеи, мы заведомо отбросили все психоаналитические комментарии, поскольку считаем подобный подход к мифам недопустимым, и сосредоточились на духовной герменевтике: начав с толкования в контексте герметической философии, мы перешли к рассмотрению образа Медеи в контексте трех Логосов, и установили его глубинную связь с Великой Матерью и титаническим началом.

281

Луций Анней Сенека. Трагедии. М.: Наука, 1983. С. 26-28.

Мария Каллас в роли Медеи («Медея» Пьера Паоло Пазолини)

Что касается произведений кинематографического искусства, то мы хотели бы прежде всего отметить работу Пьера Паоло Пазолини. Тематической основой его «Медеи» стали не трагедии древних драматургов (Еврипид, Сенека), а труды Фрэзера («Золотая ветвь»), Мирчи Элиаде, Леви-Брюля и современных антропологов. Взгляд Пазолини выявил в судьбе Медеи то, что подразумевалось, но никогда не акцентировалось драматургами античности. «Я остановил свой выбор на этой «варварской трагедии», где женщина из-за любви к мужчине убивает собственных детей, прежде всего потому, что меня зачаровала чудовищная сила этой любви», — рассказывает режиссер. Любовь — чувство, которым Пазолини наделил свою демоническую Медею, идеализировав ее образ. (Хотя Ясон, объясняясь с Медей, не забывает укорить ее: «Ты не хочешь признать, что если ты что-то сделала для меня, то только из любви к моему телу»). Не имеет значения, что мы не принимаем «любовного» толкования, ибо главным для нас является анализ трансформаций образа «кровавой менады», которым он подвергся в современную эпоху. Мы не станем задерживаться на детальном изложении сюжетной линии фильма Пазолини и отметим лишь наиболее значимые моменты.

Никто из древних авторов не обращался к фигуре кентавра Хирона, воспитателя и наставника Ясона. В “Медее” Пазолини повествование начинается с появления Хирона, который рассказывает маленькому Ясону о битве богов и титанов, о древнем роде мальчика. Во второй части фильма режиссер раздваивает фигуру кентавра, и перед Ясоном появляются два наставника: святой кентавр и кентавр-нечестивец. Второй, обращаясь к удивленному Ясону, объясняет: “Ты знал двух кентавров — святого, когда ты был мальчиком и нечестивца, когда стал мужчиной. Но то, что свято, остается внутри нечестивца”. В одном из интервью Пазолини говорит, что “явление обоих кентавров свидетельствует, что священный символ, даже лишившись ореола святости, не исчезнет. Жертва святотатства и священная тварь сосуществуют”.