«Дней Александровых прекрасное начало…»: Внутренняя политика Александра I в 1801–1805 гг.

На сугубо личную ответственность министров перед императором указывает Г. В. Вернадский. Министерства, по его мнению, были созданы по французскому образцу. Высказывавшаяся идея «объединенного министерства» потерпела «крах», как отметил А. В. Предтеченский. Этого не хотел Александр I, поскольку боялся, что подобный орган будет навязывать ему свою волю. Автор признает, что министерская реформа привела к большей централизации и бюрократизации госаппарата, но перемен в установившийся порядок центрального управления она не внесла.

Создание министерств явилось, как пишет С. Б. Окунь, продолжением линии на единоначалие и вытеснение коллегиальности, которая определенно наметилась при Екатерине II и Павле I. Это было также усовершенствованием «бюрократической машины». Автор упоминает об установлении формальной ответственности министров перед Сенатом. Завершает же свою мысль о бездействии этой нормы приведенной нами выше фразой Ф. Ф. Вигеля о безответственности министров. Назначив в министры Воронцова, Державина, Завадовского и Мордвинова, Александр I, по Окуню, «добился раскола сановной оппозоции» (заметим при этом, что названные лица принадлежали к разным «партиям»)[127]. Характеристика министерской реформы 1802 г. мемуаристами и историками позволяет нам высказать ряд соображений. К этому времени министерская система управления с единоначалием, большей, по сравнению с коллегиальной, централизацией и бюрократизацией госаппарата господствовала в Европе. Образцовой она считалась в Англии, где победившая на очередных выборах партия формировала правительство. Лидер партии становился премьер-министром и кабинет министров работал как единый организм, подконтрольный парламентской оппозиции. Российская империя являлась не буржуазным государством, а самодержавной, дворянской монархией, в которой развивались буржуазные отношения, вступавшие во все большие противоречия с сохраняющимся крепостным правом. Создание министерств отвечало желанию Александра I лично управлять страной через нескольких доверенных лиц, всецело подчиненных ему министров. Причем императору не нужен был единый кабинет министров наподобие английского. Наоборот, он набрал в министры лиц с разными взглядами, стремился, чтобы они следили друг за другом и наушничали ему. Этим он, с одной стороны, уравновешивал сановные «партии», а с другой – предотвращал возможный сговор, который мог обернуться против него самого. В подобной ситуации главную роль в государстве приобрел Комитет министров, который в рассматриваемый период лично контролировался Александром I. В то же время имела место фактическая безответственность министров не только перед обществом, но даже и перед Сенатом, который формально должен был их контролировать.

Мы не можем обойти вниманием характеристики, данные министрам и их товарищам современниками и приводимые историками. Пожалуй, самые положительные отзывы заслужил морской министр Н. С. Мордвинов. Он был популярен в обществе, сведущ в различных областях деятельности, отличался добрыми намерениями и стремился к преобразованиям (правда, не всегда соответствующим реальным потребностям России). Отмечается, что Мордвинов, человек откровенный, не стеснялся резких и «несдержанных» суждений, чем «не был приятен» государю. Последнее могло послужить причиной его скорой отставки (выше мы уже писали о том, что сам Мордвинов ее инициировал). Его сменил П. В. Чичагов, к которому был «благорасположен» император. Приводится мнение сослуживца последнего – В. М. Головина, который считал, что на посту министра Чичагов «испортил все». Г. Р. Державин обвинил нового министра в том, что он заключил с одним купцом контракт на поставку флоту провианта «без торгов и публикаций» на несколько миллионов рублей. Чичагов соединял в себе «суровость моряка с надменностью истого британца». Положительно его оценил неизвестный саксонский дипломат: «Обладает редкими нравственными достоинствами… преследует в своем министерстве злоупотребления… человек развитой и трудолюбивый». Графиня Р. С. Эдлинг, признавая в Чичагове «человека замечательного ума», вместе с тем упоминает о его «всякого рода странностях» и прямо пишет, что он «не скрывал величайшего презрения к своей стране и своим соотечественникам».