«Дней Александровых прекрасное начало…»: Внутренняя политика Александра I в 1801–1805 гг.

Министра финансов графа А. И. Васильева признавали вполне соответствующим своему посту. Полагали даже, что трудно было бы найти более подходящую фигуру для руководства финансами. Подмечали его «простоту» и «умеренность желаний». А вот его товарища Д. А. Гурьева (и его супругу) саксонец упрекал в излишней любви к деньгам. Он становился «весьма деятельным и изобретательным», когда дело касалось его интересов. Правда, П. Г. Дивов признавал Гурьева за человека «честных правил… и великого защитника казны», хотя и «неглубокого ума». Государственный казначей и племянник графа Васильева Ф. А. Голубцов «пользовался… хорошей репутацией».

Столь же желчно, как и к Державину, министр народного просвещения Завадовский относился к министру коммерции графу Н. П. Румянцеву. Последний нес «удивительный бред», а его «самолюбие обольстило его всеведением». Неизвестный саксонский дипломат отмечает, что Румянцева «нельзя обвинить во взяточничестве, но лихоимство таможенных чиновников достигло всеобщей известности; им управляют подчиненные, и его ленности приписывают постоянные задержки в делах его ведомства». Также скорее отрицательную характеристику как министру дает Румянцеву М. И. Богданович: его упрекали в пристрастии ко всему французскому, а прославился он как знаток и собиратель исторических древностей[128].

Несмотря на то что характеристики министров и их товарищей были подчас чересчур критичны (что можно объяснить личной неприязнью пишущих к вышеназванным лицам), большинству из них нельзя было отказать в уме, образованности и профессиональных качествах. Намеренное смешение на высших постах екатерининских вельмож с дельцами новой формации давало Александру I не только возможность уравновешивать придворные «партии», но и до определенной степени соединять опыт в государственных делах с амбициями недовольных их течением.

В рассматриваемый период М. М. Сперанский оставался в тени. Вообще-то часто его оценивали негативно. Для Ф. Ф. Вигеля имя Сперанского «ненавистно». При том, что «в высоких, блестящих качествах ума никто, даже его враги, ему никогда не отказывали». По Вигелю, Сперанский, получивший богословское образование, – неверующий и им овладел «дух гордыни». С образованием Министерства внутренних дел Сперанский был при министре графе В. П. Кочубее: он занимал пост директора департамента, а позже – управляющего Экспедицией государственного благоустройства. Здесь должны были готовиться проекты государственных преобразований под руководством или же руками самого Михаила Михайловича. В 1802 г. им были составлены записки «О комиссии Уложения» и «О коренных законах государства». В первой работе Сперанский характеризует отечественное законодательство как недостаточное и противоречивое. Он считал, что «коренным» законом государства является уложение. Оно должно быть «творением народа». По сути, автор ратует за парламентское представительство, состоящее из людей от «всех состояний», которое должно заслушать проект уложения. Последнее же является частью конституции. Во второй записке Сперанский незыблимым постулатом выдвигает тезис, что «коренные» законы государства должны быть «неподвижными и непеременяемыми», чтобы никакая власть «преступить их не могла». Главное – обеспечить «личность, собственность и честь каждого». Основанием всякого законного правительства должна быть «воля народа». Народ автор разделяет на «высший» и «низший» классы (то есть на аристократию и основное население). При этом не должно быть крепостных. «Высший» класс охраняет закон. Он «независим в местах государственных от назначений верховной власти». У него и у «низшего» класса должны быть одни и те же «пользы». В выполненной в 1803 г. по поручению государя, переданному через Кочубея, записке «Об устройстве правительственных судебных учреждений в России» Сперанский рассматривает суд как место, обеспечивающее законность, и полицию как главным образом предупреждающую правонарушения, а не столько карающую нарушителей. Он указывает, что все граждане страны должны быть свободны и принимать участие в законодательной власти. Исполнительная власть должна принадлежать монарху, судьи – избираться народом[129]. Как мы видим, в своих записках 1802–1803 гг. М. М. Сперанский ратовал фактически за конституционную монархию с соблюдением прав человека и с парламентом (предлагал, правда, двигаться к этому постепенно). Однако, как мы уже выяснили, ни Александр I, ни его друзья не собирались отказываться от самодержавия, так что труды «светила российской бюрократии» тогда практического значения не имели.