«Дней Александровых прекрасное начало…»: Внутренняя политика Александра I в 1801–1805 гг.

Вернемся к «Запискам» Г. Р. Державина. Больной, он все же смог написать собственное предложение по этому вопросу и передать его обер-прокурору князю А. Н. Голицыну для объявления в Сенате. В этом месте мемуарист делает в тексте «лирическое» отступление. Он сообщает читателю, что слухи о деле достигли Москвы, и там «пили» за здоровье графа Потоцкого, а бюсты Вязмитинова и Державина выставили на перекрестках, «замарав их дерьмом для поругания». О подобных выходках в Петербурге не говорится. Что ж, Москва с екатерининских времен часто проявляла оппозиционность. Однако к делу. Голицын зачитал Сенату предложение генерал-прокурора, в котором он пытался согласовать разные мнения и добиться единомыслия. Державин пенял Голицыну за неопытность, которая позволила Д. П. Трощинскому – «главному предводителю противной партии» – перехватить инициативу и помешать преодолеть разногласия среди сенаторов. Дело затянулось. Когда Державин выздоровел и приступил к своим обязанностям, ему пришлось и спорить, и достать председательский, генерал-прокурорский молоток, знавший еще времена Петра I и первого генерал-прокурора П. И. Ягужинского, и строго следить за регламентом на сенатских собраниях. По Державину, шла борьба нешуточная. Он приобрел себе много врагов. При том, что Александр I уверял Гавриила Романовича, что «его не выдаст», с другой стороны на государя действовали «окружавшие (его. – А. Д.) поляки и польки». И император становился «гораздо умягченным», а Державин его помнил разгневанным на сенаторов, сказавшим: «Я им дам себя знать». Поскольку «единомыслия» сенаторов достичь не удалось, то и дело было принесено государю «с разными мнениями». Затем Александр Павлович принял «депутацию» от Сената в подчеркнуто торжественной обстановке, один, в полной тишине. После прочтения всех документов дела император «весьма сухо сказал, что даст указ, и откланялся».

21 марта 1803 г. в своем указе Сенату государь подтвердил его право делать ему «представления», но оно не распространялось на новые и вновь подтвержденные указы (следовательно, «представления» лишались смысла). Сенаторская фронда ничего не добилась, и Александр I выступил как самодержец. По этому поводу князь А. Чарторыйский заметил, что либеральные мысли следует отнести к юношеским увлечениям Александра Павловича. Ему – императору – «нравились внешние формы свободы… воплощение же их в действие он не допускал. Он охотно бы согласился дать свободу всему миру, но при условии, что все добровольно будут подчиняться исключительно его воле»[151]. Мемуары Чарторыйский писал по прошествии многих лет после описываемых событий, и на его оценку Александра I повлиял многолетний опыт их общения. Но все же и в 1803 г. уже вполне проявлялся характер Александра-самодержца.