Дневник братьев Гонкур

14 сентября, среда. Вот уже три недели, как я работаю с десяти утра до десяти вечера, выходя из моего кабинета только для того, чтобы поесть, и отдыхая один вечер в неделю, по субботам. Но я разбит, как старая кляча; чувствую, что мысль моя не выносит больше «Фостен», что она избегает уже моей книжки.

28 октября, пятница. Сегодня на улице Сен-Жорж глаза мои встретили вверху, в самой глубине площади, объявление громадных размеров: на нем огромными буквами написано «Актриса Фостен». Объявление обращено в сторону дома, где мы с братом провели столько лет в безвестности, без шума, без славы.

Знает ли кто-нибудь, откуда я взял сюжет первой сцены «Актрисы Фостен»? В 1851 году, когда мы жили несколько недель в Сент-Адресс, госпожа Дюбюиссон, чахоточная актриса, в которую был влюблен еще один гость дома, Асселен, заигрывая с моим братом, сказала, что он не посмеет забраться к ней в комнату, а он полез по решетке и в одну секунду был у нее. Тогда Асселен побледнел, взял меня под руку и, сказав: «Вам не хочется еще спать, пройдемся», увлек меня снова к морю, на то место, где мы все только что провели вечер, и начал говорить мне, нет, кричать среди тишины и сумрака дивной ночи о своей любви к этой женщине. Именно этот великолепный взрыв страсти я и попытался передать в «Актрисе Фостен».

Да, эта книга полна таких воспоминаний!

31 октября, понедельник. Афиши всех цветов и всех размеров покрывают стены Парижа, и везде красуется колоссальными буквами «Фостен»! На железной дороге – раскрашенное объявление не менее сорока метров длины и почти трех метров ширины. Нынешний номер «Ле Вольтера» вышел в 120 тысячах экземпляров, которые раздавались прохожим. Сегодня же на бульваре роздана хромолитография, изображающая сцену из романа, роздана в количестве 10 тысяч экземпляров, и раздача будет продолжаться всю неделю.

2 ноября, среда. Какое-то особенное состояние, когда не знаешь, что ешь, когда вдруг замечаешь себя говорящим вслух, когда ощущаешь в голове и пустоту, и рой сумбурных мыслей, а вместе с тем и какое-то смутное счастье в груди, и слабость в ногах. И это растворение в счастье жизни смешано с нервным беспокойством, которое толкает вас вон из дома, чтобы удалить хоть на полсуток могущую свалиться на вас неприятность.

3 ноября, четверг. Сегодня мрачная грусть, глубокое уныние. Видел Лаффита в редакции «Ле Вольтера»[121]. Сквозь вежливость его слов проглядывает разочарование в ожидаемом успехе, почти стыд за смелость моей вещи. Провел вечером несколько минут в «Одеоне» с семейством Доде, слушая, как Руссейль со сцены выкрикивает стихи, высмеивающие мою книгу[122].

10 ноября, четверг. Все еще длится нервное ожидание неприятностей, и по-прежнему я с утра ухожу из дома.

Меня, собственно, интересуют только парижане… Провинциалы, крестьяне, одним словом, все остальное человечество для меня не что иное, как естественная история.

24 ноября, четверг. Теперь хотелось бы мне провести недельку далеко-далеко, в глуши, куда никогда не приходит почта и где я бы целый день стрелял кроликов.

1882

4 января, среда. Сегодня принцесса была у одного знакомого мне художника. Вдруг она заплакала, говоря, что ей хочется видеть вещи, которые могли бы развлечь ее, развеять ее грусть, и прибавила, что ей нужно, чтобы друзья ее немножко «удочерили». У этого высочества действительно есть высокие качества души.

17 января, вторник. Сегодня вышла «Актриса Фостен».

19 января, четверг. Моя книга буквально везде. У Марпона я вижу экземпляры из пятой тысячи, а у Лефийеля удивился небывалому успеху. Вдруг изыскания мои прерываются криками на бульваре: «Отставка Гамбеттá!» Неужели я осужден всю жизнь быть тем самым человеком, первая книга которого вышла в день государственного переворота!

20 января, пятница. И сегодня хорошие вести. Вышла большая статья Сеара[123]. Получил восторженное письмо от Гюисманса[124]. Госпожа Доде весь день провела за статьей для газеты «Тан». Прелестная вещица, по словам ее мужа, в которой она меня выставляет кем-то вроде литератора – знатока женщины. Наконец, выходя от Шарпантье, я сталкиваюсь в воротах с Бурже[125], который непременно хочет проводить меня часть дороги, чтобы поговорить о моем романе, от которого он «словно опьянел».