Дневник и воспоминания киевской студентки

Немного позже позвонили, и И. открыла двери. В квартиру ворвалось трое деникинцев — офицер и рядовые. Они потребовали папу. Если бы он был, то кончилось бы убийством, как с Либерманом. На шум их голосов, я выбежала в переднюю и услышала: «Где твой муж? Я должен убить его. Жиды зарезали мою мать, и я должен за это убить твоего мужа. Давай его!» Они не поверили нашим уверениям, что отца нет, и проникли в остальные комнаты, все время угрожая револьверами. Я побежала к соседям за помощью; по дороге я встретила горничную, которая сказала мне, что уже просила о помощи. Но никто не пришел: евреи боялись и попрятались, христиан я не хотела просить. Тем временем у нас к деникинцам присоединились обе прислуги. Они кричали: «Убейте их, они прятали коммунистов, лили серную кислоту на деникинцев!» Кухарка ударила И. Один из деникинцев замахнулся бутылкой на мою мать. Все время в квартире хозяйничало двое, а третий сторожил парадную дверь, чтобы никто не пришел на помощь. Когда постучала соседка — христианка, он через щель сказал ей: «Чего лезете? здесь с жидами расправляются». Наконец, они удовлетворились 2-мя тысячами рублей, золотыми часами и еще несколькими безделушками, но, уходя, обещали явиться на следующий день и приказали приготовить для них кольцо с «большим» бриллиантом.

Мы боялись, что они сдержат слово и повторят посещение, поэтому Н. стала на углу, в ожидании отца, чтобы предупредить его и направить к знакомым. Действительно, этим не кончилось.

Мы решили во что бы то ни стало избавиться от нашей прислуги, но они не хотели уйти, продолжали кричать и грубить. Все-таки мы их выдворили из кухни и варили сами. Бог знает, что мы ели. Мама говорит, что по количеству съеденного эта неделя может конкурировать только с той, когда отец сидел в чека.

Ночевать я пошла к Б. У них немного успокоилась и рано утром в воскресение пошла домой. Весь вечер мы у Б. читали Гете, и я как-то, на время, забыла о том, что творится кругом.

Когда я вышла на улицу не было еще восьми часов, но на каждом втором доме был наклеен № «Киевлянина» со статьей, описывающей еврейские гнусности и предательства, указывались адреса и фамилии, между прочим, одного врача, будто бы стрелявшего в добровольцев. Как потом оказалось, все было ложью.

К чему эта бессмысленная ложь христиан? Никто никогда не отрицал огромной роли евреев в коммунизме, но почему-то их обвинения почти всегда лживы, а уж страдают от них всегда невинные.

Дома за ночь ничего не изменилось. Прислуга все еще жила у нас. Мы отправились в профессиональный союз, просить освободить нас от вредных сожительниц, так как обращение в милицию не возымело значения.

В союзе сказали, что сначала должны разобрать дело и послали прислуге повестку.

Но они, побывав в союзе и убедившись, что дело не в их пользу, пошли во вторник в контрразведку, где заявили, что отец прятал коммунистов и перед приходом добровольцев сжег бумаги. (Бумаги-то жег, но не отец, а Р. — знакомый Шульгина.)

Вмешательство контрразведки могло иметь очень печальный результат, но облегчила наше положение болтливость обеих женщин: они хвастали своею ловкостью и умом перед швейцаром, который предупредил нас.

Мы начали снова бегать по знакомым со связями (точь-в-точь, как в мае, только тогда не было такого чувства унижения, не чувствовали себя такими париями).

В среду (меня не было дома, и я знаю об этом только по рассказам) с утра позвонили. Дверь открыла (на цепочку) мама. Звонил офицер из контрразведки. Он начал сейчас же грубить. Когда увидел Н., закричал: «Подойдите, молодой человек, поближе, я вам пущу пулю в лоб! Если бы я знал, что здесь есть еврейские студенты, я бы один не пришел!»

Узнавши, что отца нет дома, он хотел арестовать мать, но кто-то догадался пойти за председателем дом. комитета и тот вступился за неё. Оставшись наедине с мамой, офицер назвал ее «еврейской фурией».

После его ухода, по совету д-ра Б. мы решили пойти простым путем. Родители пошли в контрразведку и там говорили с самим начальником.

Оказалось, что приходивший офицер превысил полномочия: ему было приказано навести справки, а он сам написал ордер на арест. Когда же мама сказала, что она знает, что все дело затеяли по доносу прислуги, начальник контрразведки смутился и обещал окончательно оставить папу в покое.

На прислугу такой результат доноса и приговор професс[ионального] суда о том, чтобы они нас покинули, подействовал. В четверг мы от них освободились. Правда, по Соломонову суду професс[ионального] союза, мы должны были тем служащим, которые хотели нас ограбить и убить, заплатить около 3-х тысяч, для того, чтобы от них освободиться. Есть еще и третий акт.

Расставаясь с папой, начальник контрразведки сказал отцу, что, для окончательной ликвидации дела, он может доставить несколько поручительств знакомых.