Дневник парижского горожанина

261. Далее, малые дети лишены были молока, ибо за пинту просили ныне X а порой и XII солей. Воистину, в сказанное же время бедняки не могли себе позволить ни мяса, ни жира, ибо на добрую мясную трапезу для малого ребенка истратить требовалось до III бланов. За пинту доброго свиного жира следовало отдать IIII или же V парижских солей, за баранье копыто — IIII денье, за коровье копыто — VII бланов, и столько же за потроха, за соленое масло — IIII соля, за одно яйцо — VIII денье, за малую головку сыра — VII парижских солей, за пару мужских башмаков — VIII парижских солей, за пару мягких туфель — VIII бланов, коротко говоря, после смерти доброго герцога все весьма возросло в цене, при том, что никто не выиграл для себя ни единого денье. Серебряные же деньги ныне потеряли всякую стоимость[816], ибо один блан, стоивший ранее XVI денье, в нынешнее время шел за III парижских денье из полновесного серебра, а старый золотой экю обходился в XXXVIII парижских солей[817], а марка серебра — в XIV франков. По той же причине, что деньги потеряли свою цену, никакие товары не поступали более в Париж, в то время как англичане по все дни подбирались к самым воротам Парижа, в то время как арманьяки, бывшие ничем их не лучше, наступали с другой стороны, при том, что каждому ныне вменялось в обязанность трижды в неделю нести часовую службу, единожды в городе, и дважды, под деревянным навесом на стенах[818], а зима была тогда в самом разгаре, и дождь лил без конца и стоял лютый холод. А время сбора винограда в сказанном году, иными словами в год тысяча IIIIc и XIX выдалось дождливым и промозглым, и ягоды сгнивали, и вино выходило худшим из всех, каковые только бывали на человеческой памяти, при том, что стоимость его поднялась вчетверо выше, чем то бывало на памяти ныне живущих, и по причине всех бед, каковые творились в Париже, любой владелец, чей [виноградник] располагался не далее чем в V или же VI лье от Парижа, вынужден был платить по V или VI франков за одну только доставку, и за вооруженную охрану в одном лье от Парижа — по XVI или же XX парижских солей, и это без учета того, что требовалось на выращивание, сбор, окучивание, подрезку, и прочих расходов. Посему, когда все было наконец выращено и собрано, названный виноград не отличался ни цветом, ни зрелостью, ни доброй ягодой, но вместо того, большей частью своей отдавал запахом гнили, ибо мало кто решался браться за сбор когда тому приходило время, из страха перед теми, о каковых речь шла выше, и ежеминутного ожидания предательства, каковое могло от них последовать. Посему в канун праздника Всех Святых[819] вопреки обычаю молчали колокола[820], каковым полагалось звонить по умершим, единым же тому исключением был пожарный колокол, и все же — вопреки всем бедам, горестям и злосчастьям, ни папа, ни император, ни король, ни герцог, сколь я то полагаю, не удосужились ранее столь столь торжественной и великолепной заупокойной службы, каковая отслужена была по доброму герцогу Бургундскому, да пребудет с ним милость Господня.