Дневник школьника уездного города N

Возможно, именно тут я впервые подумал, что должен сделать. Может, даже тут я принял решение, но пока еще сам того не понял.

Под моими ногами неведомо куда неслась река. Полуголое сухое дерево, горбатой старухой склонившись над ее мутной поверхностью, запустило кряжистую когтистую лапу в воду, будто пробовало на ощупь температуру. Течение неумолимо, с одной природе присущей настойчивостью толкало воду на эти толстые пальцы-ветки, от них в разные стороны отходили маленькие буруны, закручивались, извивались и, гонимые дальше мутным потоком, растворялись, словно их никогда не и не было.

Я пошел вдоль ручья. Он удалялся все дальше вглубь «материка», и густые поросли деревьев встали между мной и рекой. Тропинка нырнула в глубокий овраг. Я осторожно начал спускаться, кусок глины под ногой вдруг поехал вниз, и я, рухнув на спину, растянулся на склоне оврага. Меня спас только прихваченный с собой по привычке рюкзак – я заскользил на нем вниз до самого дна. Выбравшись и оглядев себя, я в этом убедился – рюкзак покрылся толстым слоем грязи, а на куртке и брюках появилось всего несколько пятен.

Я добрался до места впадения ручья обратно в Кубань, остановился и несколько минут смотрел, как в пылу страсти сливаются два течения. Осенью ручей высохнет – он всегда высыхает к сентябрю – а следующей весной вновь наполнится, чтобы опять умереть следующей осенью.

Тропинка поворачивала вслед за рекой, поднималась на пригорке, где берега становились резко крутыми – за долгие годы течение возвысило их, вымыв и унеся много земли в далекое море. На самом пике пригорка тропинку преграждало поваленное гнилое дерево. Я подумал: как долго оно тут стояло? Лет сто, наверное. Может, сто пятьдесят. А что в итоге?

Мне тогда показалось совершенно бессмысленным и то, что оно упало, и то, что когда-то росло, тянуло листья к небу и то, что оно лежит поперек тропинки, и по его телу бегает стая жуков, и его жрут мерзкие личинки, и вообще – можно было упасть лет на сто пятьдесят раньше, и не стоять тут столько времени впустую.

Сразу за поворотом пригорок пошел на убыль, берега вновь сделались пологими, а русло реки сузилось настолько, что, казалось, сделай всего пару шагов и ступишь на другую сторону. Но течение не позволило бы перейти реку вброд – оно снесло бы любого, кто посмел сунуться в воду.

На том берегу, на искусственной насыпи, по железной дороге несся пассажирский поезд. Мелькали пустые вагоны. Пару раз в окнах показались лица. Кто-то спешил к запертым дома близким или, наоборот, бежал от карантина. Поезд ехал мимо меня не дольше нескольких секунд. Когда последний вагон скрылся из виду, гул резко кончился, и еще какое-то время издалека доносился размеренный стук колес: «Тудух-тудух, тудух-тудух». Потом затих и он. Осталось только журчание реки и щебет птиц. А чуть левее железной дороги над деревьями торчали четыре полосатых заводских трубы. Их видно даже здесь, в такой дали от города.

Я снял туфли, в которых обычно ходил в школу, стянул носки, закатал брюки до колен и уселся на край берега, опустив ступни в воду. Холодная, она словно тысячами маленьких иголок обожгла кожу. Я поежился, но остался сидеть. Вскоре ноги привыкли.

Кусты рядом зашевелились, что-то как будто зашипело, и повернувшись на звук, я увидел змею. Ее черная треугольная голова торчала из воды в метре от моей ступни. Я дернулся от испуга, но змея, видимо, испугалась сильнее – нырнула, и через несколько секунд я увидел характерные зигзаги на поверхности реки далеко от меня. Она быстро плыла к противоположному берегу.

«Это всего лишь гадюка. Вряд ли я умру от ее укуса», – подумал я и остался сидеть на том же месте.

Я почувствовал нестерпимую жажду, набрал воды в ладони и хотел уже отхлебнуть, но мое внимание отвлек лежавший на дне большой плоский камень. Даже сквозь мутноватую воду он отливал какой-то синевой, и мне на мгновение показалось, будто это лицо утопленника. Тут же в голову полезли мысли о сгоревшем бомже…

«В сущности, – думал я, – может, для него это не такой уж плохой выход? Ну серьезно. Он бы все равно умер. Не сейчас, так через год. Спился бы и умер. Отравился бы паленой водкой или замерз в холодную зиму. Какая разница, когда умереть: сейчас, через год или десять лет? Это разве не лучше, чем такая никчемная жизнь?»

Я просидел там долго. Ноги успели замерзнуть – я вытащил их из воды, обхватил руками и, дождавшись, когда они немного отогреются, опустил обратно.

«Ну хорошо, в чем разница между ним и, например, моим отчимом? Тот, конечно, пьет не все время – только по праздникам, а в остальные дни… А что он делает в остальное время? Даже не знаю. Работает, наверное… Смотрит телевизор, ест, пьет, спит… То же самое, что и другие люди».

Постепенно день рассыпался в ночь – белые полосы по краям неба посерели, в глазах зарябило первыми признаками сумерек.

«А сильно ли моя жизнь отличается от отчима? А от бомжа… Ну правда: разве в моей жизни больше смысла, чем у него?»