Дневник школьника уездного города N

Темнота опустилась внезапно, будто кто-то, не предупредив, выключил солнце. Круглый диск луны выкатил на черное небо. Она отразилась в реке. По воде пошла мелкая рябь от поднявшегося ветра. Деревья угрожающе зашумели.

«В конце концов, все человечество когда-нибудь сгинет. Не в этот раз, так в другой… И какая разница для одного отдельно взятого маленького человека, когда это произойдет: сегодня или через миллион лет?»

С этой мыслью я пошел домой. Она, как посаженное в благодатную почву зерно, чуть позднее оформилась во вполне конкретную идею.

Мне надоело шататься по берегу канала и по лесу вдоль Кубани – я стал выбираться в город: садился на велосипед, добирался до плотины и оттуда по закоулкам и окраинным улицам колесил к центру города.

На каждом крупном перекрестке стояли патрульные машины с громкоговорителями. Из их чрева металлический голос вещал: «Уважаемые граждане, в соответствии с постановлением губернатора Ставропольского края, на территории города введены дополнительные профилактические меры. Не покидайте место проживания без экстренной необходимости. Оставайтесь дома!»

Я выбирал районы с множеством подворотен: Старый город, Фабричный парк, окрестности завода измерительных приборов, «Химпоселок» – там можно было легко и быстро улизнуть от патрульных машин. Редкие прохожие в масках шарахались от моего велосипеда. Они и друг друга обходили за километр. Над входами в парки оставшиеся еще после Масленицы транспаранты радостно приветствовали: «Добро пожаловать!» – но сами входы были перетянуты красно-белой сигнальной лентой, означавшей: «Вход запрещен». То же самое – на детских площадках.

На пустых улицах билборды рекламировали несуществующие мероприятия. С громким хлопаньем картинки сменяли друг друга. Я как-то остановился у одного такого возле пустого торгового центра: билборд приглашал на второй этаж в недавно открывшийся «Спортмастер» – через несколько секунд он уже звал на соревнования по боксу в спорткомплексе «Олимп», которые должны были пройти в начале апреля. Потом билборд вновь зазывал в «Спортмастер» и через несколько секунд опять на бокс… Я залипал на билборд, пока из разъехавшихся дверей торгового центра не появилось двое полицейских в черных масках. Я развернул велосипед, нажал на педали и двинулся прочь.

Случайные блуждания завели меня к тому забору, который я красил два месяца назад и возле которого чуть не столкнулся с Эдиком. Я тогда еще выдумал, будто заставил его малевать вместо себя, а на самом деле просто спрятался, трусливо поджав хвост, и дождался, пока он не пройдет мимо.

На заборе снова красовалось изображение мужского полового органа. Моя краска местами слезла, местами облупилась. Я несколько минут простоял возле него, тупо пялясь на нарисованный член, и меня вдруг охватило какое-то отчаяние: все, что я делал в этом мире, было совершенно бессмысленным – даже сраный забор снова изгажен, будто я не потратил полдня своей жизни на его покраску, и пусть полдня – это капля в море, ничтожно малый срок в сравнении с несколькими десятками лет, или бесконечностью вселенной, но бессмысленная капля за бессмысленной каплей рождают бессмысленный океан, пустая минута переходит в пустые часы, те – в пустые годы, и вот уже пустая жизнь клонится к закату, которому нет никакого смысла наступать через десятилетия, потому что так же бессмысленно он может наступить и сейчас…

Напротив забора стояла церковь с золотыми куполами и блестящими на солнце крестами. Я попытался припомнить, как она выглядит изнутри, и не смог. Кажется, в последний раз я был в церкви лет десять назад – точнее, меня туда водила мать, когда нас бросил отец. Я решил зайти внутрь.

Там все сверкало яркими золотыми огнями. С икон на пустой зал смотрели печальные глаза. Я не знал, что должен делать, поэтому поступил, как показывали в фильмах: подошел к ближайшему кануну (или как это называется), встал под сострадательный взгляд какого-то святого, сцепил руки в замок и зажмурился. Я чувствовал себя нелепо.

– Надо поставить свечку, – шепнул мне кто-то на ухо.

Я повернулся. На меня смотрела пожилая женщина в косынке с суровым, будто ветром обтесанным, лицом с доброй едва заметной улыбкой – уголки губ тянулись не вверх, как обычно бывает у улыбающихся людей, а вниз, отчего все лицо приобретало какой-то мученический оттенок.

– Сюда за здравие. Сюда за упокой, – тихо сказала она.

Я проследил за ее пальцем. Она указала сначала на круглый канун, потом на квадратный.

– Вот.

Она протянула мне длинную тонкую свечу. Я инстинктивно отшатнулся.

– Дай нам бог сил пережить это тяжелое время, – сказала она и перекрестилась.