Дни страха, или Пир горой

Эй, Бастардон гроза всех подземелий, явись, помощь твоя нужна! Клич эхом громовым помчался в тёмные тоннели. Вскоре, жди не скучную компанию. Возникнет здешний лорд протектор лиходей, буян, веселая пропащая душа и висельник, нахал и сквернослов, ближе к теме, яркий персонаж.

Песья морда в человеческом обличье, шерсть рыжая вздыблена, в пасти дымит сигарета. Глаза лукавые вспыхнули пламенем адским. Ха! Вот с чего задрожала здешняя дрянь глазастая мыльная! Волшебник в гости пожаловал. Потерял чего, а может, ищешь что? и глаз подбитый, подмигнёт хитро.

Давай рассказывай, свои истории, не трать время на пустое молчание. Качни нашу замкнутую тишину склепа. Задай жару, ветры адские пробуди. Пусть это чёртово место помутнеет от страха, да захлебнётся дерьмом своим. Глянь их сколько, больных да глазастых, тупиковая ветвь, порода без пользы, только смотрят тебе в след и ощущение пустоты не покидает. Тьфу, и тысячу проклятий, чтоб из орбит повылазили, бельмом стали.

Идем дружище к глубинам царств подземных потревожим темноту и жизнь. Забудь на время крыс и корабли, что тонут без конца. Давай бузу затеем, взбудоражим местный контингент, плевать на осторожность, пусть пляшут и горят до пепла. Бастардон с отвращением сплюнул, мертвый тупик и смерть здесь не гостья. Пустота и свалка взглядов.

Окообразные паразиты, склонные к дрессуре и покорности. Жуя, сглатывают жизнь плёвую и в любви сплошь потертые грошики. Делят бытие на ложь и бесчестие. Мы легко меняем свои мысли на эти паразитирующие взгляды, в которых отсутствие, пелена, рыбий холод. За толстым зеркала стеклом холодное око поглощает жертву и наполняет существо слепым параличом, и неким счастьем в глубине зрачка.

Шаги тихое эхо предгрозовые раскаты едва сдерживаемого смеха уносятся вперёд к началам, дабы предупредить не дремлющее царство тёмных галерей, пещер и гротов. Частые проклятия и брань, это Бастардон во всей красе и правде своих мыслей.

Клопы, как не верти и не смотри, клопы треклятые клопы. Им кровь давай, им кровь подай, на блюде поднеси, чтоб было море с пеной. Простую истину скажу тебе волшебник, люби клопа, корми клопа и за любовь твою заплатит он сполна, когда под ноготь попадет и явит миру свое тухлое нутро. Эхо гомерического хохота сорвалось с цепи, и сотрясая своды пещер, ринулось слепо в темноту.

Колись волшебник, что за мыслишку притаил? Бастардон ожидал ответ. Наш путь начинается, и дорога ведет далеко, но с чем идешь ты? Прогулка это, или исход? Я возвращаюсь, а вот где свернем и куда выйдем. Тогда, какого черта мы стоим на месте! Рявкнул Бастардон и растворился в темноте. Послышался отчетливый гул далекого ветра.

Может там, где ветер, существует возможность, оттолкнувшись ногами к потолку воспарить, или обезумев, уподобиться урагану, свирепствовать среди пыли серой, солнце скрыть туманной пеленою. Прожорливо, не глядя в суть, разрухою и горем поглотить пространство или мир. Тайны жизни выдуть напрочь, и покатиться с хохоту, тыча пальцем в убожество времени и колеса.

Отказаться от неравной борьбы с собою, намалевать на скале кровью символ сонливого пацифизма или жирную, бледную крысу. Скорбный лик чумы. Икона, может знамя? Холодный ветер пробирает до кости, хочется тепла и слов молитвы. Молиться благодарной толпе, ожидая летящие камни от кипящих злобою благородных людей заводил.

Смотри, благословенная долина, тень Эдемских кущей. Бастардон швырнул окурок вниз, тыча лапой во тьму, а там копошился рай грешных детей доброго пастуха. Слепцы, калеки, нищие, которым счёту никогда не было. Присмотрись внимательно, как уверены их шаги в реке времени, как жизнь обескровленная, плотнее смыкает ряды и полна надежд.

Страдания и боль, серая масса ожившей не обожженной глины, грязь вековых стенаний и звон монет, устилает путь. Хлебные крошки, амулеты из птичьих голов, дохлые кошки, чумные собаки, культяпки, костыли, протезы, корявые образки в лотках изобилие кочевого хлама. Запах старых вещей и гангрены, холодный паралич, голодная смерть.

Далее их святые в золоте, пантеон вырожденчества и кровосмешения, коптящие лампадки веры, подслеповатый взгляд и тусклый свет. Идут вперед несчастные, давя убогих и горько плачут, слезно молятся. Нищая толпа из грязи в грязь бредущая, слепая паства глухого бога. Святые очерствели и ленивы стали, их на руках несут и купают в злате подношений. Ждут чудес и избавления, наивно полагая, что всем бедам и напастям есть конец.

Потерянная жизнь по течению, внезапный вопль, ужасная смерть существа, просто раскрывшего глаза, увидевшего окружающее, впервые усомнившегося, открывшего рот. Существование отнюдь не жизнь, я же ясно вижу, что мы идем в страну теней, где меркнет свет. Человека убивают, разрывают на части и скармливают божеству, причитая о прощении, слышен звон чеканных монет. Набатный колокол, скорбный звон и чей-то ужин, мир в движении, лица покрывает копоть надежд.