Дни страха, или Пир горой

Останется что-то вроде осадка на дне чаши, горького, не испитого. Сидим и курим, слушая печальную историю звёздного шарлатана, не на том свет стоит. Заплутал бедняга в чистом поле, не на ком поехать, нечем погонять. Голод и болезни всюду нагоняют, продрог и промок в бесконечности сырого ненастного дня, хочет по-человечески выспаться на сто лет вперёд.

Поэтом бы родиться, таким кудрявым гением, певцом музы, щедрой, благодатной, чтоб днями и ночами канарейкой щебетать, нетленными словами воспевая богиню подземелий. Пустое слово, все в тебе обман, Бастардон затушит окурок. Она тебе подобных негодяев на заре времен пережила и переросла. Твой удел, в одной потаенной пещере, где тепло и комфортно, в золотых оправах висят чудо зады, ты им послужи. Наградою станет, такое сокровище, о котором не смеешь помыслить.

Волшебник, может, подаришь ей пару до одиночества, авось, что путное выйдет. Слушай, дай жизнь земную, грешную. Пусть порадуется, чувствуя счастье и боль, биение сердца, любовь, летний дождь и росу на траве, голод, жажду, тепло ладоней. Бастардон вздохнул. Пусть жизнь простую проживет, не псом в одичавшей своре, без лая собачьего в слове человечьем. Только настоящую жизнь, оставаясь собой не во лжи заблуждений.

Цель моя, зверем не стать, не кормить паразита хоть весь в золоте он, каким внимать словам? Что там за львиный рык из грязной лужи, или чванливая отрыжка сытого божка? Отринуть страхи, глаза раскрыть на слепоту и на краю обрыва, все это стадо до смерти напугать. Пусть боги их в бездну заглянут, познают страх перед тьмой бездонной, а после, прольют щедрот на паству из серебра и злата, как в последний день.

Псы войны по сводам тёмных пещер, катили из последних сил огненную колесницу кровавой битвы. Трассеры может метеоритный дождь, загаданные желания. Виденное чудо с потолка, почитали за знамение небесных правителей. Ждали, молясь искренне. После с визгом и шипением в тела на вылет вонзался этот страшный дождь. Тьма, заполненная нечистотами, зловонием, жизнь бледно-серая безглавая истекает кровью. Пустота, конец снов, реинкарнация в удавке висельника, жизнь повторяется вновь и вновь, дождь прибирает ее снова и снова.

Над адовой бездною в местечке глухом, позабытом, на привале у берегов бесконечной реки именуемой вечность. Подземелья, царство сумеречное, мир, не облюбованный оком, во мгле сокрывший мрачные красоты, фантасмагорий подсознания расцветающих глубин. Путник сгинет в петлях хитросплетений троп, они не для людей и человек здесь пропадет навеки. Обреченный бродить фантомной болью в лохмотьях с бородою, сторожить чудовищ ужасающих тебя.

Бредовое пространство, с жутким содержанием всех слепленных богом форм. Словно потусторонний мир, где в тёмных зеркалах виден весь ужас будущего, там нет продолжения привычного мира. Брошены привычки и затушены огни, в тумане густом продрогшая жизнь ждет рассвета. Бастардон молчалив.

Огонь в нем тлеют кости или угли. Злое зелье, что шаман нам принес, шепчет в крови. Откровения дурманящего состояния, предыстория для нарождающейся сказки. В неком царстве некотором государстве, что не за горами, а уже близко. Жили себе люди, горя не ведали.

Бастардон зевнул, клацнув зубами. Вот жилось им, не тужилось, пока не пришел, из пустоши безумец один, больше напоминающий чумную собаку. Собрал народ на площади, стал сказывать про души падшие в огне обретшие покой и счастье, как вкусны иллюзии недоступных миров, утверждал, что нас нет на самом деле, потому как мы есть уже сейчас.

Призывал в бреду своем, тени, громы, молнии. Утверждал, что пепел кружит в голове его. Злой человек долгожитель на земле этой, нет разумного поблизости, в нору и темноту к идолам блестящим, там спасенье. Ослепнуть в притворстве и идти только вперед не зная меры, верить пока не выбьешься из сил, и голос твой не ослабнет.

Сильно брало зелье. Пространство терялось, сползая в углы тёмные. Время каплями, а затем стразами, утекало, растекаясь, сыпалось битым крошевом, звенело в ушах. Язык распухал нарывами, из которых сочилась роса вечерняя. Луна глаза заворожила, мы, быть может, были страшны и крайне уродливы, ползали на брюхе одурманенные в конец. Это чума заразившая ночь, после день, отравившая людей. Я предчувствую приход мародеров, обирателей душ.

Кто-то рукой коснулся плеча. Лицо параличом скошено, язык жало змеиное, рот полон ядовитой слюны. Послушайте, я так устал, мне больно и страшно. Я никогда уже не увижу ясно солнышко и годы мои близки к закату. Вы должны мне помочь. Странное дело, показалось мне, что зрячий незнакомец.

Так помощь нужна или слово доброе? Спросил из любопытства. О милостивейший человек, выслушай мою историю и слёзы оросят твоё лицо, а сам ты содрогнешься в негодовании. Мне, чего надобно? Понимания, раздели эту горечь, преломи хлеб черствый пропитанный разочарованием и горем, может, явит тогда чудо мой бог. Стало интересно.