Дни страха, или Пир горой

В этой не молодой, кстати, жизни, заканчивается твое время. Приходит настоящая слепота и дряхлая старость, немощь каждодневна. Человеку можно бросить упрек в лицо, а жизни? Было время, когда я и помыслить не мог о теперешнем положении. Бог говорил, что старости не существует, он её победил и все слышали эти неоспоримые истины. Бог, это только голос и не всегда вслух.

Однажды ноги не послушались меня, и я ощутил воочию немощь. Жизнь идет дальше, втаптывая тебя в грязь, где я услышал голоса совсем другого толка. Он бездушен, он зол, он лжец, будь он проклят, он давно умер. Отчаяние, панический страх и его голос смолк среди проклятий.

Подняться оказалось невозможным. Миллионы холодных ног втаптывают, переступают, спотыкаются, желают скорейшего твоего исчезновения. Мы идём вслед за эхом, впереди погибель, не быть спасенными. Гони эту падаль в шею! Бастардон оттолкнул дряхлого старика в сторону. Наконец-то я добрался до тебя! Теперь ты за всё ответишь! Злобно шипя, причитал этот брошенный нищий.

Шерсть дыбом, оскал клыков, Бастардон всем видом изменился, ведь был чудовищем он. Цепкие руки слепца хватали пустоту, плачь и невнятное бормотание. Эта странная порода людей, не ведавших золота, но готовых убивать за упоминание о нём. Превозмогая тошноту, я приблизился к этому существу, чтоб разобрать его бредовые слова.

Трудно было избавиться от отвращения и рвотных позывов. Подобная сцена вполне способна в ком угодно пробудить чувство вины и сострадания. Немощный брошенный всеми старик, его отчаяние и бессилье, забвение на обочине. Но его слова.

Он плакал и страдал. Вернись, помоги безнадёжному человеку, это в твоих силах и власти. Бог, неужели ты переступишь через меня и оставишь умирать в этой луже? Останови идущих овец за тобой, скажи им правду, что ты среди нас и в каждом. Прекрати потешаться игрою в тело небесное. Протяни мне свою руку вдохни свою искру и вот увидишь ты, как всё изменится. Пойдёт вспять, и пожнёшь ты достойный урожай, я, верно, исполню твою волю и каждый приказ. Помоги, слышишь, помоги! Иначе, и ты познаешь силу проклятия, почувствуешь кожей, как исчезает вера в тебя и вымирают последние на ком лежит твоя надежда и радость. Вопль жалкой пропащей души.

Я молчал, сдерживая приступы тошноты, он прожил напрасно, а иначе не мог. Бог умер в нём с рождения, да и сам он жил во лжи, притворстве, чужих словах. Переступал через трупы и шёл, шёл за мёдом идола, а теперь грозится перед смертью, пустословием из пустого брюха.

Ошибся ты старик, оставь упреки и жди ее прихода. Станет холодно, это смерть, а бога у вашего народа не было отродясь, и уже не станется. Вы впряжены в тщету, вы тащите ярмо кастратов духа. Увидев окружающий мир, ты немало бы удивился, что реальность намного чудовищнее и страшней. Бездна всегда голодна, ее не стошнит, она все переварит, потому как всеядна.

Эти омерзительные костлявые жадные руки, слепо шарят в холодной грязи, надеясь вцепиться изловить единственный шанс. Пройтись, втаптывая и давя миллионы голов, чтоб впоследствии освоить азбучную истину и отрыгивая ее, получать сытый паек благодарности. Вспыхнуть новой звездой или задницей в золочёной рамке, в которую обязательно, что-то вставят, болезненную атрибутику жертвенности и почитания.

Прощай старик, твое время истекло. Путь окончен. Вены наполняются песком и битым стеклом, кровь остывает и высыхает. Боль пуста и слегка покалывает сердце, безразличие ко всему. Утро. Туман. Наконец-то мгла отступила, глаза различают силуэты, смазанные цвета.

Достаточно барахтаться в паутине за горсть обещанного золочёного пепла. Хлёсткий дождь размоет единственную дорогу жизни, после заткнутся идолы, их медовые уста перестанут слух ласкать сказками. Несмелый ропот на распутье, где Бастардон попутал след, оставив напоследок горсть раздоров. Ваше потомство по локоть в крови приблизится к прозрению, одумавшись, ужаснется содеянному, после впадет в беспамятство дичайшее. Бездна ждет.

Время исхода пройдено, стрелки в часах обнулены. Странное племя из фантомных болей рода людского, обретшее свое спасение в благословенной норе. Они окрасили бога и дьявола в единое золото, в театре марионеток рай и ад разместив. Играется пьеса со зреющей драмой. Хор голосов, размеренного слога ход сюжет продвигает, кульминация зреет и финал назревает. Бездна ждет.

Там в сумерках мира сокрытого, на площади рыночной у паперти храма разрушенных дней и ночей, посреди лужи глазастой на потеху лицемерам слепцам. Разъярённо крича, сошлись в поединке две нищенки старые. Бастардон ужом извиваясь меж ними, советы мудрые давал.

Проклятия, брань, базарный скандал и скоро в ход пойдут кулаки, в этом конфликте нет победителей. Народу же на площади все развлечение, казнь иль парад, словом праздники. Давно враждуют нищенки. Одна вишь суха да диковата, и ногтями метит глаз полоснуть, другая же упитана, визгливо злословит да кулаками уверенно машет.