Читаем До сих пор полностью

Мы с Глорией переехали в НьюЙорк, что по времени как раз совпало с Золотым Веком телевидения. Конечно, в то время никто и не подозревал, что это Золотой Век; много людей всё еще считали телевидение некоей диковинкой, которая скоро исчезнет. Но у меня сразу же появилась регулярная работа. Я был именно из тех актеров, которые позарез нужны телевизионным продюсерам: я работал задёшево и всегда был доступен. И у меня был существенный опыт работы на сцене. Считалось, что телевидение стоит на заметно более низкой ступени по сравнению с кино. Теория была такова, что если зрители могут вас видеть забесплатно, то вряд ли они пойдут и купят билеты на ваши фильмы. Поэтому авторитетные киноактеры не рисковали своей карьерой ради маленькой зарплаты за появление на черно-белом экране. Театральные актеры посматривали на телевидение свысока, но охотно приходили в студии — актеры могли подработать в ТВ-шоу днем и получить немного денег, чтобы выжить, и у них никто не отнимал возможности сыграть на сцене тем же вечером.

Мой сценический опыт научил меня театральности. Я знал, что делать со своим голосом. Я знал, как стоять, как ходить, как запоминать реплики. И я знал, как играть, не паникуя, когда Бэзил Ретбоун застревает ногой в ведре. Я был надёжен.

Я начал регулярно появляться в воскресных утренних религиозных передачах, таких как «Светильник ноге моей» (Lamp Unto My Feet). Было в этом что-то сродни совершенной гармонии: эти шоу были определенным ответом на молитвы молодого актера. Там платили около семидесяти пяти долларов и набирали от шести до десяти актеров каждую неделю. Это были библейские постановочные программы, и требовалось, чтобы все актеры говорили умиротворенными голосами: Св. Иоанн никогда не кричит, у Св. Петра нет бруклинского акцента, а Св. Мэтью не забывает своих реплик.

Моя первая главная роль на ТВ случилась в эпизоде 1956 года под названием «Всё лето» (All Summer Long) сериала «Телевизионный театр Goodyear» (Goodyear Television Playhouse) — то была одна из многочисленных драматических антологий, шедших тогда по ТВ. Каждая могущественная корпорация спонсировала свой собственный сериал. В этих шоу каждую неделю в прямом эфире показывали оригинальную постановку. Великий телережиссер Дэниел Питри увидел мою игру на Бродвее и предложил мне роль. И с тех пор моя работа перешла на постоянную основу. За следующие десять лет я сыграл главные роли более чем в сотне различных телешоу. Я переиграл всех, кого только возможно, включая слепого американского сенатора Томаса Гора, щеголеватого англичанина сэра Перси Блэкни, в действительности являющегося удалым Алым Первоцветом, городского чиновника и городского хулигана, священника и врача, убийцу и адвоката, исследователя и испуганного пассажира самолета. Я играл женатых мужчин и холостых. Я даже был бирманским моряком. Очень быстро я стал одним из самых занятых актеров в городе. Казалось, что я постоянно работаю. Почти каждое утро я проделывал на подземке пусть от Квинса до Ист-Виллидж, на Шестую улицу и Вторую авеню, к известному репетиционному залу, расположенному как раз над «Кошерными деликатесами Рэтнера». Мы репетировали целый день, а затем я снова садился в поезд и возвращался домой к Глории. В даты выхода в эфир я отыгрывал свою роль и потом сразу ехал домой. Одно шоу совпадало с другим; неделю за неделей я не знал, работаю ли я в «Алюминиевом часе Кайзера» (The Kaiser Aluminum Hour), или в «Стальном часе Соединённых Штатов» (U.S. Steel Hour), или в «Студии один» (Studio One), или в «Телевизионном театре Крафта» (Kraft Television Theatre). Подозреваю, что я один из немногих актеров, сыгравших главные роли в эпизодах таких необычных сериалов, как «Альфред Хитчкок представляет», «Подозрение» (Suspicion), «Сумеречная зона» (Twilight Zone), «За гранью» (One Step Beyond) и «Триллер» Бориса Карлова. Я исполнил сцену из «Генриха V» в ночном воскресном варьете-шоу Эда Салливана, я сыграл одну из главных ролей вместе с Кристофером Пламмером в «Царе Эдипе» воскресного «Омнибуса» (Omnibus), а также был Марком Антонием в «Юлии Цезаре». Для меня везде всё было одинаково: прийти, получить роль, выучить, отыграть шоу, а на следующий день начать приглядывать новую работу. Иногда так случалось, что программы накладывались одна на другую, но обычно продюсеры были хорошо осведомлены по поводу назначения репетиционного времени, принимая во внимание и другие работы актера.

Впервые меня начали узнавать на улицах. Люди еще толком не понимали, где они видели меня, но точно знали, что мое лицо им знакомо. Я не буду сейчас начинать рассказывать, как часто меня останавливали и говорили: «Я вас откуда-то знаю. Вы случайно не учитель старшей школы?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное