До сих пор

Для стареющих кинозвезд, пытающихся продолжить карьеру, работая на ТВ, самой сложной задачей было запоминание своих реплик. В кино от них требовалось запомнить всего лишь несколько строчек на время съемки дубля, и если они их забывали, то камеры останавливались и сцена снималась заново. Но здесь-то было прямое вещание, здесь нельзя было вернуться назад. Полу Муни требовался наушник, потому что он не мог запомнить даже трех предложений. Я играл одну из главных ролей вместе с Бертом Ларом в пьесе под названием «Школа жён» (The School for Wives), это была адаптация Уолтером Керром комедии Мольера, поставленная для «Омнибуса». Берт Лар! Трусливый Лев собственной персоной, великий комик-пародист! Сидней Люмит был режиссером. Для меня это было так волнующе, впрочем, как и для всей команды. Мы все очень переживали за него, мы бы не хотели видеть, как он сражается с этой новой для него средой. Когда он в первый раз пришел на репетицию, мы все затаили дыхание, каждый из нас готов был помочь. Но он даже не заглянул в свой сценарий. Он выучил каждое слово. Поэтому, пока мы продирались сквозь первое чтение, он уже шлифовал нюансы. Что ж, это было великолепно. На следующий день мы выучили уже немного больше, а Берт Лар забыл пару слов. Чем ближе и ближе мы подбирались к дате эфира, тем больше и больше текста мы знали, а он забывал целые страницы. И чем больше он нервничал, тем больше забывал. К тому времени, как мы вышли в эфир, он забыл практически всю пьесу, и кончилось тем, что мы выдали экспромтом большую часть комедии Мольера. Уверен, что там точно были телезрители, которые смотрели эту пьесу и удивлялись, почему они никогда прежде не слышали в ней таких строчек.

Одной из причин, почему я пользовался спросом, было то, что я очень быстро заучивал слова. Годы в Канаде, когда мы каждую неделю ставили новую пьесу, не прошли даром. Только однажды у меня действительно была проблема. Я работал в двухсерийном эпизоде «Никакой смертельной медицины» (No Deadly Medicine) для «Студии Один», в котором играл доктора, пытающегося спасти репутацию пожилого врача, больше не способного к оказанию безопасной медицинской помощи. Ли Джей Кобб играл того пожилого врача. Когда-то Кобб был, возможно, самым уважаемым актером в Америке. Он исполнял главную роль в оригинальной постановке «В ожидании Лефти», той пьесе, в которой и я как-то участвовал, играя в зале для митингов коммунистической организации. Он создал образ Вилли Лома в бродвейской постановке «Смерть коммивояжера» (Death of a Salesman). И он был номинирован на «Оскар» за роль второго плана в фильме «В порту» (On the Waterfront). Каждый серьезный актер трепетал перед ним. И вот я играю вместе с ним главную роль. Это была очень важная роль в моей карьере. И тот факт, что Ли Джей Кобб принимал участие в этом двухсерийном телеэпизоде, сделал это поистине знаменательным событием, и мы знали, что у нас будет огромная зрительская аудитория. В одной из сцен мне нужно было просто пройти по съемочной площадке. Я сделал три шага и внезапно вспомнил слова Бэзила Ретбоуна «от тридцати до пятидесяти миллионов человек смотрят…». И это ошарашило меня: от тридцати до пятидесяти миллионов человек смотрят, как я иду!

На то, как я иду, смотрит намного больше народу, чем видело Юлия Цезаря за всю его жизнь. На то, как я иду, смотрит больше человек, чем общее население большинства стран в мире. И я лихорадочно начал анализировать: а как я иду? Не иду ли я слишком быстро? Не слишком ли длинны мои шаги? Выглядит ли это естественным? Иду ли я так, как хожу в обычной жизни? Я играю, будто иду, или я иду, будто играю? Я почувствовал, как напряглись ноги. Я не мог поверить, что мне стало страшно на сцене. Ходьба, возможно, — одно из самых естественных движений, а я вот не могу вспомнить, как ходить, чтобы это выглядело натурально. Кажется, мне потребовалось около восьми шагов, чтобы пересечь пространство, но это были самые длинные восемь шагов в моей жизни.

Много лет спустя я буду рассказчиком в серии документальных фильмов под названием «Голос планеты», ради которых мне пришлось объехать вокруг света. Для получения нескольких великолепных кадров меня с вертолета высадили на верхушку ледника высотой в двадцать тысяч футов и оставили там одного. «Не двигайся, — предупредил меня продюсер. — Тут где-нибудь может быть расщелина, покрытая снегом. Ты можешь в нее угодить — и об этом никто и не узнает».