Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

В 1990 году бывшая чиновница администрации Рейгана по имени Линда Чавес должна была выступить на церемонии вручения дипломов в Университете Северного Колорадо. Она собиралась говорить о движении к демократии в Восточной Европе и других странах мира. Но студенты и активисты объявили протест: группы испаноговорящих студентов, совет факультета и представители студенческого самоуправления были не согласны с ее взглядами на политику равных возможностей и двуязычное образование — то есть на вопросы, абсолютно не связанные с темой ее будущего выступления. У нее оказались неправильные взгляды, поэтому она стала неправильным человеком. Администрация вуза отозвала приглашение, а его президент Роберт С. Дикесон выпустил заявление, которое Чавес справедливо назвала неслыханным: «Приглашая Линду Чавес выступить на церемонии вручения дипломов, руководство университета хотело проявить чуткость к вопросам культурного разнообразия, и комитет, принимавший решение, имел целью транслировать важность культурного плюрализма. Однако сейчас стало понятно, что выбор был сделан в условиях недостатка информации, из-за чего создалось впечатление, будто руководство ужасающе нечутко к подобным вопросам». Кажется, такая логика становится типичной. На дверях по всей Америке появляются невидимые таблички: «Неправильно мыслящим вход воспрещен».

Энди Руни категорически отрицал, что произносил фразу про гены чернокожих. Но еще раньше он как-то сделал заявление, из которого можно было понять, что однополый секс приводит к смерти. Этого было достаточно: для праведников он был уже одним из «порченых». Мэр Нью-Йорка Дэвид Н. Динкинс заявил, что отказ Руни от своих слов «попахивает нехорошо»: «Мне сложно поверить, что человек, который готов предвзято относиться к одной группе людей, не будет так же предвзято отзываться о другой»^{46}. Иначе говоря, если вы достаточно плохи, чтобы иметь одно неправильное убеждение, то все остальные ваши слова уже не имеют значения.

И это чудовищно. Я не хочу быть нытиком, но все же скажу: в такой атмосфере закрывается дорога для исследования, знание становится жертвой, а когда маховик перестанет крутиться, станет понятно, что победивших в этой игре нет. Поиск ошибок превратится в поиск неверных.

Неудивительно, что в сегодняшнем климате под раздачу попал даже сам Менкен. И это многое говорит о современном менталитете в целом. Менкена с его чрезвычайно неприятным характером обвинили в том, что он в своих дневниках презрительно отзывался о чернокожих и особенно о евреях. Но эти дневники никогда не были предназначены для публикации, и он завещал не открывать их в течение двадцати пяти лет после своей смерти. В годы своей славы Менкен был, возможно, самым влиятельным писателем в Америке. Он вполне мог использовать свое положение, чтобы очернять и евреев, и чернокожих, но он делал ровно противоположное. Последняя написанная им статья была направлена против закона, не позволявшего чернокожим в Балтиморе посещать курсы тенниса и гольфа: «Самое время избавиться от всех этих пережитков ку-клукс-кланщины в Мэриленде». В 1930-х он осуждал США и другие страны за нежелание пускать к себе евреев из Германии и считал правильным привезти их в Америку и обеспечить «всем необходимым для того, чтобы они встали на ноги». (Сколько жизней можно было бы спасти, если бы за эту идею выступило больше американцев?) Тем не менее, когда опубликовали его дневники, его тут же начали атаковать. «Даже нескольких капель ненавистнического яда достаточно для того, чтобы серьезно испортить репутацию Менкена», — писал литературный критик в New York Times^{47}. В газете Washington Post писательница Дорис Грумбах обвиняла в антисемитизме не только Менкена, но и любого, кто его защищает: «Защитники такого писателя, как Г. Л. Менкен, по всей видимости, и сами антисемиты»^{48}. То, что обсуждаемые идеи были изложены в дневнике — месте, где писатель хранит свои самые сокровенные мысли, — казалось, никого не волновало. Иными словами, Менкена обвинили в том, что он неправильно думал — то есть оказался носителем негодных взглядов. Там, где есть фундаменталистская праведность, будет и тоталитарная идея.

Подобных вещей, конечно, ожидаешь от политиков или от людей, которые в своей профессиональной деятельности не строят из себя искателей истины. Но ведь маккартизм в свое время совершенно не пользовался популярностью у тех, кто занимался поиском знания, — ученых и журналистов. И ужасно видеть, что в этот раз тенденция осуждать ошибки и ошибающихся широко распространилась именно среди людей, которые больше всех зависят от права на ошибку. Интеллектуалы теряют свою суть или душу, а может, и то и другое.

* * *