Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли

Кредо либеральной науки накладывает на каждого из нас два моральных обязательства. Первое — позволять другим ошибаться и выступать с критикой, пусть даже в некрасивой форме. Второе — прежде чем заявлять, что те или иные убеждения достойны считаться знанием, подвергать их публичной проверке (это касается в том числе и собственных убеждений). Сегодня активисты и моралисты атакуют обе части этого кредо. Они нападают на право ошибаться и выступать с критикой, если ошибка кажется возмутительной или критика — болезненной. Они набрасываются на требование публично проверять идеи, если в результате проверки чье-то убеждение может быть отвергнуто. У них есть право продолжать эту борьбу (ненасильственными методами), но и они, и мы должны понимать, что они противостоят самой науке и даже — в конечном итоге — свободе мысли. Тем из нас, кто свято чтит право на ошибку и обязательство проверять убеждения, необходимо осознать следующее: наша защита идеалов либеральной науки должна строиться на принципах не только терпимости, но и дисциплины — суровой самодисциплины, позволяющей нам мириться с оскорблениями.

Глава 6. Et Expecto Resurrectionem [78]

Япишу эти строки в 1992 году. Прошло уже больше трех лет с тех пор, как аятолла Хомейни издал фетву против Салмана Рушди. Британское правительство без лишнего шума полностью возобновило дипломатические отношения с Ираном, хотя смертный приговор, из-за которого они ухудшились, так и не отменен. В августе 1990 года министр иностранных дел Великобритании, надеясь заручиться поддержкой Ирана в ходе операции по сдерживанию Ирака с участием многих стран, подчеркнул, что ислам — одна из величайших религий, а на случай, если кто-то не понял, добавил, что Великобритания не несет ответственности за публикацию «Сатанинских стихов». После этого США начали войну на стороне Кувейта — одного из очень немногих режимов, которые сразу же одобрили эдикт Хомейни (в то время как Ирак его осудил). С начала кампании против Рушди ярость фундаменталистов вылилась в политические убийства, массовые беспорядки и теракты, в результате которых погибли более двадцати человек. «Если говорить о более заурядных вещах, — пишет Дэниэл Пайпс, — то в результате этих событий оказалась разрушена церковь, выбиты окна в книжном магазине, ряд фильмов не вышли на экран, а аудиозаписи изымались из продажи»^{1}. В Падуе, Осло и Беркли подожгли книжные магазины; самодельная бомба, обнаруженная в книжном в Беркли, могла бы разрушить все здание вместе с людьми. Мишенью стали и умеренные мусульмане. Хомейни обращался не только к святотатцам на Западе, но и, что не менее важно, ко всем правоверным, которые могли помышлять об отступничестве. В редакцию лондонской газеты Observer пришло письмо из пакистанского города Карачи; его автор говорил от имени «тех, кто рожден мусульманами и во взрослом возрасте хочет отказаться от этой религии, однако под страхом смерти не может этого сделать»:

Если вы не живете в исламском обществе, вы даже представить себе не можете, какие препятствия — как внешние, так и внутренние — стоят на пути того, кто хочет публично усомниться в своей вере. Фразу «Я не верю в Бога» невозможно произнести даже в кругу семьи и друзей… Поэтому те из нас, кто сомневается, держат язык за зубами…

Но вот приходит Рушди и говорит от нашего имени. И рассказывает миру о том, что мы существуем, что мы не просто чья-то выдумка или продукт еврейского заговора. Он кладет конец нашей изоляции. Завершает и одновременно делает ее еще глубже; освобождает нас, чтобы снова заточить в клетку^{2}.

В июле 1991 года в Милане ранили ножом человека, который перевел на итальянский «Сатанинские стихи». А переводчика книги на японский — пусть в истории останется, что его звали Хитоси Игараси, ему было всего 44 года, — зарезали насмерть.