Дочь священника

В тот момент, когда Нобби к ней обратился, она была на пути к выздоровлению, и, если бы о ней позаботились должным образом, к ней, вероятно, могла бы вернуться память через несколько дней или даже часов. Какой-нибудь мелочи было бы достаточно, чтобы завершить дело: возможности встретиться с кем-то из друзей, фотографии её дома, нескольких, заданных правильно вопросов. Но случилось то, что случилось, и никаких стимулирующих память толчков она не получила. Она осталась в том же состоянии, в котором осознала себя впервые, то есть в состоянии, когда сознание её было потенциально нормальным, но недостаточно настроенным на усилие, позволившее бы ей разгадать загадку собственной идентичности.

Конечно же, выпавший на её долю жребий скитаний с Нобби и прочими исключал возможность размышлений. Не было времени посидеть и всё обдумать. Не было времени заняться своими проблемами и продумать пути возможного их решения. В незнакомом, грязном мире, неожиданно её поглотившим, невозможно было найти и пяти минут для последовательных размышлений. Дни проходили в безостановочной деятельности, как в кошмарном сне. И право, это был настоящий кошмар. Не тот, где постоянные ужасы, а кошмар голода, нищеты и крайней усталости, чередующихся жары и холода. Впоследствии, когда она мысленно возвращалась к этому времени, дни, в её сознании, мешались с ночами, и она никак не могла вспомнить с полной достоверностью, сколько именно их прошло. Она только знала, что в течение какого-то неопределённого периода у неё постоянно были сбиты в кровь ноги и она почти всегда была голодна. Голод и боль в ногах остались самым чётким воспоминанием о тех временах, и ещё холод ночей да особенное ощущение оцепенения и безразличия, возникшее от постоянного недосыпания и постоянного пребывания на воздухе.

Добравшись до Бромли, они «подзаправились» на ужасной, забросанной бумажным мусором свалке, провонявшей отходами от четырёх скотобоен, а затем провели ночь в высокой влажной траве на краю площадки для отдыха, дрожа от холода и прикрываясь одними мешками. Поутру отправились пешком на хмелевеки́. Уже в эти, самые первые дни, Дороти поняла, что в истории про обещанную работу, которую рассказал ей Нобби, не было ни капли правды. Он выдумал её, а потом чистосердечно в этом признался, – чтобы заставить её пойти с ними. Единственным их шансом найти работу было, добравшись до мест, где выращивают хмель, проситься на каждую ферму, пока не найдётся такая, где нужны сборщики.

Пройти им нужно было приблизительно миль тридцать пять, если напрямую, и только к концу третьего дня они едва дошли до начала хмелевиков. Необходимость добывать еду, естественно, замедляла их продвижение. Они могли бы одолеть всё расстояние за два дня, или даже за день, если б им не нужно было самим себя прокармливать. Дело обстояло так, что у них даже не было времени разобраться, к хмелевикам они идут или нет. Еда командовала каждым их движением. Полкроны, которые были у Дороти, растаяли за несколько часов, и тогда не осталось ничего иного, как попрошайничать. Но здесь возникла одна трудность. Для одного человека довольно несложно выпросить в дороге еду, и даже двое могут справиться с задачей. Однако совсем другое дело, когда вместе четверо. При таких обстоятельствах можно выжить только в том случае, если, как дикий зверь, постоянно и сосредоточенно охотишься только за пищей. Еда – вот что было главной их заботой в эти три дня. Только еда – и бесконечные трудности с её добычей.

С утра до вечера они попрошайничали. Они прошли огромные расстояния, обошли всё графство, выписывая зигзаги, переходя от деревни к деревне, от дома к дому, стучались в дверь каждого мясника и булочника, или в любую похожую на таковую. Они с надеждой бродили вокруг мест для пикника и махали (всегда понапрасну!) проезжающим машинам. Они приставали к старым джентльменам с подходящими лицами и изобретали для них захватывающие дух истории. Частенько они проходили миль пять в ненужном направлении только ради корочки хлеба и горстки обрезок бекона. Они все попрошайничали, и Дороти тоже. Не помня своего прошлого, она не знала стандартов поведения, чтобы, сравнив устыдиться. И при всех этих усилиях они оставались бы с полупустыми желудками, если бы попрошайничая, ещё и не подворовывали. В сумерках и рано утром они грабили сады и поля, крали яблоки, сливы, груши, фундук, осеннюю малину, и, по большей части – картошку. Нобби считал за грех пройти мимо картофельного поля и не набрать, по крайней мере, полные карманы. Крал в основном Нобби, остальные стояли на страже. Он был отчаянный вор. Больше всего любил хвастать, что может украсть всё, что не привязано, и они все угодили бы в тюрьму, если б не останавливали его время от времени. Однажды он даже подхватил гуся, но гусь поднял страшный шум, и Чарли с Дороти оттащили Нобби только когда из дверей вышел хозяин и увидел, что происходит.