Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

Впервые вопрос о разделении поднимался в Тегеране, и тогда Рузвельт согласился, что такой вариант стоит хорошенько изучить, но не пожелал в него углубляться{321}. И теперь, вместо того, чтобы твёрдо заявить, что Германия подлежит разделению на несколько мелких государств, президент стал увиливать от прямого ответа и предпринял отвлекающий манёвр. Он стал говорить о старой доброй Германии, какой она ему запомнилась в путешествиях по Европе в начале века в бытность студентом, когда они с наставником колесили на велосипедах по сельской местности. В те годы Германия была другой, «слова “рейх” ещё не существовало», там была децентрализованная конфедерация вольных земель под местным самоуправлением{322}. Пока Рузвельт предавался воспоминаниям, советские деятели смотрели на него с холодным безразличием, как бы пережидая этот словесный поток. Черчилль тем временем играл сигарой, а Иден сидел, устремив неподвижный взгляд в одному ему видимую точку где-то вдали{323}. Никто, по большому счёту, так и не понял, что это было – демонстрация дипломатической ловкости или старческого маразма Рузвельта[25].

Президент, во всяком случае, должен был понимать, насколько противоречивые чувства испытывает Черчилль к разделу Германии. Ведь не американцам, а британцам предстояло в ближайшем будущем ощутить на себе проблемы послевоенной Европы. В Тегеране Черчилль готов был обсуждать раздел Германии на несколько мелких государств, но тогда этого не случилось, а баланс сил с тех пор серьёзно перераспределился. Теперь главный центр влияния был на Востоке. Европа теперь остро нуждалась в противовесе все возрастающему советскому влиянию. И роль такого противовеса со временем могла взять на себя именно реабилитированная единая Германия. Это своё мнение Черчилль, однако, предпочел оставить при себе. Вместо этого он заявил: «Союзники имеют дело с восьмидесятимиллионным народом, и для решения вопроса о его участи, конечно, требуется более длительное время, чем восемьдесят минут[26]. Комиссии потребуется, наверное, месяц для разработки вопроса в деталях». Не может же он дать согласие на раздел Германии на два, три, четыре, пять или более отдельных государств без всестороннего изучения местной истории, культуры и экономики всей Германии. Именно поэтому им и нужно «учредить комиссию для изучения процедуры разделения». Кроме того, если союзники загодя поставят врагов в известность о своём намерении разделить страну после безоговорочной капитуляции, немцы могут продолжить своё ожесточенное сопротивление намного дольше и после того, как к ним придет понимание неизбежности военного поражения{324}.

Сталин, изначально намеревавшийся, похоже, придерживаться жесткой линии на разделение Германии, теперь вдруг отступил. Всё это, конечно, была обычная тактика советской дипломатии, когда преуменьшалось значимое и на первый план выводилось второстепенное, чтобы замаскировать свои истинные намерения. Конечно, Советский Союз был кровно заинтересован в ослаблении Германии, чтобы обеспечить собственную безопасность на будущее, но были же у СССР и другие соседи, да ещё и поближе к государственным границам, – они-то и интересовали Сталина даже больше, чем Германия. Если он проявит готовность к уступкам и добросовестность в переговорах сейчас, по вопросу, лишь кажущемуся приоритетным для Советов, то Черчиллю с Рузвельтом придется затем отплатить ему уступками в чем-то другом, по-настоящему важном для Сталина, – вот тогда-то он и отыграется. Вот Сталин и заявил, что «вполне понимает соображения Черчилля» и что сейчас действительно трудно составить план разделения Германии. «Это правильно», – сказал Сталин, но он же «и не предлагает, чтобы сейчас был составлен конкретный план. Однако этот вопрос «должен быть решен в принципе и зафиксирован в условиях безоговорочной капитуляции». А пока пусть министры иностранных дел трёх союзных держав, как предложил Черчилль, сформируют комиссию для детального изучения этого вопроса. По результатам работы этой комиссии Сталин готов пойти на включения в итоговые условия безоговорочной капитуляции Германии пункта о её разделении. Рузвельт и Черчилль согласились{325}.