Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Во тьме сиял крошечный огонек печки – тлели угли, и этот небольшой красноватый свет вычерчивал картинку: младенец лежал у мамы на коленях развернутый, махал ручками и ножками и блаженно молчал, а она говорила ему что-то очень интересное для обоих и попутно общипывала листья для следующей ароматической ванночки: до меня доносились запахи лавра и эвкалипта.

– …и персик тоже положим, знаешь, какой у него прекрасный аромат? В нем тоже есть эфирные масла, – ворковала мама младенцу, над лицом которого мельтешили в темноте длинные струящиеся листья. – И крапиву мы тебе положим, и обязательно череду, дедушка твой собирал, и ромашку положим, и будешь ты у нас белый и целый, моя красота ненаглядная.

Не вставая с места, мама управляла миром при помощи рук и разумного расположения рычагов: зачерпнула из одной кастрюли, налила в тазик, потом из чайника крутую булькающую струю, и понеслись раскрываться во тьме зеленые листья всех оттенков.

Помешала рукой воду, обсушила возле печки ладони, подняла ручки младенцу вверх, посмотрела ранки – прошептала что-то изумленно-сердитое, подула на подмышки, сказала ему опять что-то круглое и обволакивающее, младенец смотрел на нее с видимым удовольствием.

Я не могла пошевелиться от покалывающего долгожданного покоя, будто ангелы развязали мои туго скрученные узлы: так чисто вошла в пустую голову темная вода сна.

Муж мой, видимо, спал наверху.

– Твоя мама – вообще, – сказал он вполголоса утром за чаем, его лицо тоже разгладилось и успокоилось. – Как этот. Алхимик! Посмотри на него.

Наконец я разглядела мальчика.

Он оказался необыкновенно хорош собой, изливал сияние из глаз и был весьма доволен своим появлением на свет.

Мы все думали примерно об одном и том же, и каждый испытывал разные чувства – но обсуждать это было невозможно.

– Кожа заживет быстро, – сказала мама. – Скоро совсем потеплеет, и можно будет хоть на целый день его раздевать!

К полудню муж уехал, успокоенный, что все выживут, а ему можно продолжать работать.

Я завернулась в кокон целебной скуки, стенки ее настолько толсты, что не пропускают язвительных кривляний остального мира.

Мы перебрались наверх, в светлую гостевую спальню.

Папа сгонял в город и купил маленькую печку, она быстро раздувалась и шпарила тепло так, что приходилось откидывать стеганые одеяла.

Температура немного спадала, мальчик рос прямо на глазах, и только грудь оставалась огромной и болезненной.

– Тебе не стоит много пить чая, – сказала мама, надевая на мальчика шапочку. – У Назико невестка медсестра, ты же ее помнишь, придет скоро. Она умеет рожениц приводить в чувство, все пройдет. А мы пойдем цыплят кормить.

Мама ушла вниз по лестнице, шагая очень осторожно, чтобы не уронить ребенка, а я снова задремала.

Папа снес курице башку, он ее ощиплет и сварит бульон.

Мама напечет своего овсяного кекса с киви.

Время прилегло рядом и подуло мне в лоб.

Наверное, когда-нибудь я все пойму.

Диана Арбенина. Горький [10]

Дайте мне слово, что она это не прочитает. Пожалуйста. То, что я вам расскажу, слишком интимно. Местами слишком откровенно. В целом – запредельно серьезно. Но время пришло. Мне 46. Ей – 73. Можно помолчать еще десять лет. Но уже опасно. И в том, и в другом случае.

Помню как вчера: стоим на коленках у меня в кабинете под письменным столом и разбираемся в инструкции подаренного сейфа. Головы сомкнуты над листом с инструкцией. Одинаково ничего не понимаем, синхронно, простите за грубость, тупим. Наконец сдюжили, разобрались. «Мам, так какой код придумаем?» – «Давай мой возраст». – «Точно! Давай!» Высунув язык, как первоклашка над прописью, медленно набираю: «6… 8…»

Помню как вчера то, что было 5 лет назад.

Помню как вчера: полночь в глухой американской деревне. Завтра я рожаю двойняшек. Черепаха с панцирем наоборот, слоняюсь по дому из угла в угол. Сна ни в одном глазу. Мама стоит над гладильной доской и гладит голубые ползунки. Стремительно водит утюгом по маленьким махровым сосисочкам в форме детских ножек. Я устала и жалуюсь: «Мам, а у меня живот когда-нибудь станет нормальным? Я не вижу свои ноги!» Смеется: «Все пройдет, пройдет и это».

Помню как вчера то, что было 10 лет назад.