Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Стоп. Тогда о какой демократии может идти речь? Пустить на самотек школьное образование, не проверять дневник и не следить за кругом общения – это ли свобода? Магаданский конфликт 1994 года разгорелся с такой силой, что случилась пресловутая коса на камень. «Камень, ножницы, бумага» – детская игра, и в ней камень оказался сильнее косы. Коса сломалась. И ее обломки до сих пор между нами. А самое главное – если судьбе было бы угодно повториться, даже зная итог, моя мама все равно бы меня не благословила, считая предателем, а я все равно бы уехала.

Второй удар был похлеще первого. Я не вышла замуж и не завела семью в традиционной ее композиции «муж – жена – дети». Если с побегом в Питер мы еще как-то разобрались, закопав топор войны так глубоко, насколько смогли, то мое яркое несоответствие общепринятой модели поведения девушки в брачном возрасте стало источником постоянной глухой досады и разочарования. И вообще сермяжное «что скажут люди» сыграло не последнюю роль. Кстати, а что говорят люди? У вас странная дочь, не замужем, поговаривают о нетрадиционной сексуальной ориентации, все о-о-очень подозрительно, в биографии сплошь темные пятна, и этот опасный непромытый русский рок. Как это выдержать красивой молодой журналистке с огромным кругом общения и яркой общественной жизнью? Никак. Терпеть. Вот она и терпела. И только иногда выдавала себя телефонными звонками в четыре часа утра: «Ты позор, позор нашей семьи!»

И наконец, третий, самый страшный удар, разделивший ее жизнь на до и после. «Мама, я беременна, у меня двойня. Ты поможешь?» – «Да, доченька, конечно». И в 62 года, на пике своей карьеры, она бросает любимую работу на посту директора телевидения и уходит в никуда. Это фиаско амбиций и, по сути, молодости. Бабушкой становиться она не хочет. Точнее, слово «бабушка» для нее – женщины, полной сил и будущего, – звучит как приговор и могильная плита.

Безусловно, мы всего этого не понимаем, находясь в эпицентре ситуации. Да и сложно понять уровень последствий, совершая те или иные, казалось бы, самые взвешенные поступки. Но тем не менее последствия катастрофические. Я лишаю маму любимой карьеры. Краду как минимум 15 лет ее жизни. Она думает, что все обойдется. Но нереализованный потенциал начинает стучать набатом и методично уничтожаться день за днем.

Пеленки, распашонки, гули-гули? Прекрасно. Только дни превращаются в длинную одинаковую колбасу, и мама на это точно не подписывалась в самых альтруистических своих порывах. Мама самоотверженна в любви к дочери и внукам, но черт возьми, а где ее жизнь? Где ее планерки, эфиры, ежедневный поток новостей, где ее люди, огромный штат людей, которыми она управляла и которые любили ее и считали самым крутым начальником? Где эти люди, которые устроили ей прощальный вечер, построили самодельный трон и, усадив на него королеву ослепительной красоты и харизмы, пронесли на руках по всем этажам телецентра, отдавая почести со слезами на глазах? И это беззубое: «Мы ждем вас в любой момент, когда решите вернуться». Понятно, что никто никуда уже не вернется. Игра окончена. Жизнь круто изменила русло. Только вот нужна была такая жертва? Оглядываясь назад, я уверена, что нет. Видит бог, я не хотела. И двойняшек можно было поднимать, не бросая ее работу. Как? Взять няню, разрываясь на две части, но выгребли бы.

Но мама без оглядки поступила иначе. Во имя внуков уничтожила себя. Захлебнулась своим талантом. Не написала огромное количество блистательных статей, не сняла огромное количество классных программ. Не успела. Не успела из-за меня.

Все это моя мама. Самый охрененный человек в мире. Самый яркий и честный. Знойный эпитет «охрененный» здесь уместен, и заменять его на «чудесный», «несравненный», «достойный», «умопомрачительный» я не стану. Я оцениваю ее сейчас в первую очередь не как мою мать, а именно как человека, приведшего меня в этот мир, человека, с которым мне было предначертано встретиться и общаться всю жизнь. И вот что я скажу: она действительно самый мощный человек, которого я встретила. И я так сильно ее люблю, что порой даже робею не то чтобы признаться в своих чувствах, а даже прямо посмотреть ей в глаза. И это не только благодарность. Это недосягаемость. Она круче меня. Была, есть и останется. А я маленькая сопля, рвущаяся за установленные границы и ни черта пока не знающая о самопожертвовании. И когда Господь даст мне такие же испытания, что выдержала от меня моя мама, вот тогда я смогу понять, кто я и чего стою. Наблюдая за своей 10-летней дочерью, уже могу предположить, что испытаний будет предостаточно.

Кто дает нам право осуждать и препарировать поступки наших родителей? Кто вообще дает нам право открывать рот в их присутствии, пока нас не спросили?