Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Ошибка нас, детей, в том, что мы без оглядки и сострадания совершаем поступки, которые глубоко ранят наших родителей. В 17 лет нам не понять, как страшно отпустить единственную дочь на другой конец огромной страны. Мы рубим сплеча и жертвуем отношениями с самыми близкими людьми. Вечный вопрос отцов и детей. Он был, есть и будет. Именно поэтому я прошу у Бога смирения и сил принять то, что мне предстоит пережить с моей дочерью. Мама прошла все испытания и выиграла кубок «Самая классная мама в мире». Смогу ли я? Время покажет.

И для этого, по большому счету, я начала говорить о своей маме.

Вот так.

Дайте мне, пожалуйста, слово, что она прочитает это. Все, уложенное на лист бумаги, препарированное безжалостным скальпелем правды, становится неопасным и приобретает ясность. Я слишком люблю свою маму, чтобы смягчать и идти на компромисс там, где он неуместен и путает карты. И теперь через ваши глаза, которые читают это, и ваши сердца, которые реагируют на мой рассказ, я говорю маме спасибо – и признаюсь ей в любви.

Все, что я рассказала вам, было именно так – кроваво и болезненно. Но две бесстрашные женщины, не похожие друг на друга и одинаковые в самом главном – мы с моей мамой, – все это пережили и одержали победу. Теперь нас связывает то, чему нет названия, и то чувство, глубже которого нет в природе.

И в этом смысл моего появления на свет и бессмертие материнской любви.

А у вас разве не так?

Линор Горалик. На, на [11]

На, на

Для Полины Барсковой

Анжела, у которой мама уходила накрашенная вечером куда-то на Петроградку и возвращалась домой утром с размазанной помадой и синяками на руках, объяснила им, что главное – никогда не ходить гулять с солдатами: солдаты оголодавшие, ты пойдешь с одним, а остальные ждут за углом: выскочат, навалятся всей толпой – и тебе конец. От этой фразы у Саши в желудке поднялся нехороший ком, и, чтобы помочь ему провалиться обратно, она засмеялась, и Анжела влепила ей пощечину. Ничего такого в этом не было, из какого-то фильма они тогда взяли моду на оскорбления и пощечины, Саша и сама влепила в тот вечер пощечину Ирке Малой за то, что она сказала про Егорушку: «Он парень с прыщавой совестью». «Никогда с солдатом не пойду, – сказала Ирка Дырка, поведя большим плечом, – меня Павел в землю закатает и ноги оторвет», – и они покивали, хотя знали отлично, что нет на самом деле у Ирки Дырки никакого восьмиклассника Павла ни в каком Колпино, а потом Анжела сказала, что пора бы им валить, сейчас матери начнут названивать, семь часов уже, и обе Ирки пошли вместе писать на дорожку, и когда все уже стали выходить в коридор и громко целоваться с Анжелой на прощанье по три раза крест-накрест, Саша все сидела на диване и терла себе пальцами запястье. Через час ледяной троллейбус с полуспящими мужиками и милующейся толстой парой вытряхнул Сашу среди огромных темных многоэтажек и вечных раскисающих котлованов, и она побежала к своему дому так: надо было посчитать сто шагов, а потом угадать, сколько раз осталось по сто шагов (всегда получалось одиннадцать или двенадцать); страшно болело у Саши в груди от мороза, и страшно неудобно было бежать, потому что одну руку умная Саша держала в расстегнутой школьной сумке, задирающей юбку и лупящей по бедру, – и там, куда не доставал ни один фонарь, выскочил из-за угла навстречу Саше оголодавший солдат и пошел на нее. «А-а-а-а-а, – засипела Саша и начала пятиться назад, – а-а-а-а-а», – а девятикопеечная подъеденная булка все не хотела вылезать из сумки, цеплялась за молнию, теряла корочку, но Саша дергала и дергала и выдернула-таки – и, отступая, держа эту булку в трясущейся руке, шепотом стала приговаривать: «На… На…» Солдат остановился и все не брал булку – наверное, боялся Саши или слишком ослаб, – и умная Саша положила булку на землю и начала, держа руки за спиной, медленно обходить солдата так, чтобы ни на секунду не терять его из виду, а потом бросилась бежать, и почему-то все не могла перестать считать шаги, и еще не могла перестать думать, что остальные солдаты, наверное, сейчас выскочат, навалятся страшной кучей и станут драться за эту булку, что всей толпой они будут драться за эту булку и что победит, наверное, самый умный. Дед Саши во время войны был генерал-майор и один раз шепотом объяснил ей, притянув к себе и дыша пьяной селедочкой, что всё вранье, что для умного человека всегда кусок хлеба найдется; на запястье у него были следы чьих-то зубов; дед начал рассказывать, как он шел по улице и как там, куда не доставал ни один фонарь, выскочил на него из-за угла один человек, – но бабушка оттащила деда от Саши, влепила ему пощечину, и дед ушел и не возвращался до утра.

Вот такусенькую

Маме