Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Мы всегда не совпадали по времени: когда я нуждалась в маме: «Мама! Мама!» – ей было не до меня. А когда она стала: «Ира! Ира!» – то я оказывалась в недосягаемости.

Мама и Голландия

Голландия для мамы была страна обетованная, страна мечты, в которой она прожила пять лет в детстве и отрочестве и которая уплыла в небытие после того, как она, ее мама и папа были призваны обратно в СССР в 1935-м. Папа был вскоре арестован и расстрелян: исчез навеки.

Сколько я себя помню, на мамином письменном столе всегда стояли две фотографии из того заоблачного государства, Голландии. Одна: они где-то в лесу, мамины папа и мама сидят вдалеке на траве под деревом, моя мама чуть ближе на пеньке. Эта маленькая фотография всегда привлекала меня своей таинственностью и одновременно обыденностью другого мира. Всё как у нас в СССР, такие же пеньки и деревья, такие же люди в точке неразличения. Но сами фотографии с замысловатым кружевным обрезом стоят в странных металлических рамках – таких ни у кого нет! только у нас! Почему среди арестованных в 1937 году верблюжьего одеяла и драных подштанников, скрупулезно зафиксированных в протоколе изъятия имущества грамотными холуями из города Горького, не оказалось этих фотографий из Голландии? Где их спрятали? Ведь они были самыми главными свидетельствами того, что было, а не просто придумано. Они могли бы стать главными уликами против всей семьи врага народа, разложившейся под вредоносным влиянием западной жизни. Правда, кому нужны были улики? В детстве я рисовала эту фотографию в цвете, пытаясь понять обыденное волшебство того давно ушедшего и пропавшего черно-белого праздника.

Другая фотография – мама на террасе делает зарядку, а где-то в глубине комнаты присутствуют мои дедушка и бабушка. Открытые двери на фотографиях всегда подразумевают чье-то незримое присутствие. Присутствие в памяти. Недаром мама уже совсем старенькой, с памятью, ослабленной, как я потом поняла, Альцгеймером, беспощадно возила шариковой ручкой по старым бесценным фотографиям, сильно нажимая и обводя лица, которые она помнила, и иногда писала прямо на фото, кто это и жив ли, или убит, или умер.

В надежде найти старые связи, уже после перестройки, мама написала письмо в Голландию своей школьной подружке по старому амстердамскому адресу. По-немецки! Она очень хотела удостовериться, что такая страна существует, и, может быть, даже съездить туда. Увы, пришел ответ, что такая-то не проживает по данному адресу. Мои советские предрассудки говорили мне, что если мама туда попадет, то она тут же и умрет. До сих пор не прощаю себе, что мы туда не поехали. В Голландию.

Когда же я, уже после маминой смерти, в первый и последний раз съездила туда в 2012 году, чтобы удостовериться, что да, есть такая страна, и да, мои дедушка и бабушка и мама были там, и фотографии эти не фикция, – я попросила моих голландских друзей узнать, как можно найти дом, где они жили. Адреса у меня не было, но были фотографии и фамилия! Архивариусы Амстердама – феноменальные люди. Мгновенно были найдены все адреса (их оказалось четыре! а не один, как всегда вспоминала мама), даты, где, кто, когда. Все подробности были там. Один адрес от другого находился в пятиминутной ходьбе, все рядом с Рейксмузеум. Каждый последующий снимаемый дом был лучше предыдущего: больше, с прекрасными видами, рядом с парками и каналами. И все это я находила на маленьких фото из Голландии. Видимо, дед поднимался по профессиональной лестнице. Шпионской? Или правда советские торговали лесом? Контора, в которой работал мой дед, называлась «Экспортлес». Она и теперь так называется. Советского посольства в Голландии не было.

Страна существовала, да и теперь существует. Правда, все равно в воображении больше, чем в реальности.

Сон о диване

У меня всегда была мечта: я хотела иметь огромный диван, на котором можно было бы валяться, смотреть кино, читать, спать и вообще проводить время. Не только одной, a при желании вдвоем. С большим запасом пространства. Видимо, эта мечта отразилась в моем недавнем сне: я и Джон спим на нашем обычном диване, друг друга во сне не задеваем, все удобно. Вдруг я просыпаюсь и вижу маму, она пришла и забралась между мной и Джоном на диван: «Можно я тут посплю? А то мне холодно». «Конечно», – говорю я и убеждаю недоумевающего Джоника, что это можно, ничего страшного, места всем хватит.

Наследственность

Я больше похожа на папу, особенно к старости все больше вылезают сильные еврейские черты. Как говорил один из персонажей детского писателя Юры Коваля, «нос большой, глазки маленькие – красивый я!» Мама же была вполне красавица по всем статьям. Правда, бабушка, мамина мама, Александра Константиновна, была еще большая красавица – даже в старости пышные пушистые вьющиеся короной над головой волосы, ни одной морщинки и гладкость кожи. Своей тихостью и бесправностью на продавленном матрасике в углу она вечно сидит кровоточащей занозой в моем черством, как говорила мама, сердце.

Авторитарность и застенчивость