Читаем Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник) полностью

Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Анастасия Манакова , Владимир Михайлович Манахов , Екатерина Корсунская , Мария Юльевна Игнатьева , Саша Галицкий

Папа и мама спали в разных комнатах. На Донской их и было всего две. Двухкомнатная квартира. Мамина мама, моя бабушка Александра Константиновна умерла в 1991 году, а я вообще «сбежала» из дома в свои 16 лет, в 1971 году. И стали они спать каждый в своей комнате после бабушкиной смерти. Неправда! задолго да бабушкиной смерти! Бабушка и мама жили вместе в одной комнате довольно долго. Только когда же это началось? Я не помню. Я была занята собой, своими делами, своей жизнью и не очень-то вникала в то, что происходило на Донской. Для меня тогда это было скорее обузой. Атмосфера была там какая-то нехорошая, что-то там было не так. Мать и отец орали друг на друга всю жизнь. Отчасти от этого я и сбежала. Я не понимала, как они это выносят. А бабушке, конечно, идти было некуда. И в этой в полном смысле удушающей, отравленной атмосфере им троим приходилось перемещаться из коридора в коридор, в ванную, туалет, кухню, из одной комнаты в другую. В папину комнату вход не приветствовался, а для бабушки вообще был закрыт – и так на протяжении более пятидесяти лет.

Я точно не помню, когда родители купили себе два совершенно одинаковых дивана. Папа – себе в кабинет, так называлась его комната, обращенная во двор, холодная и сырая зимой. Тогда он постоянно включал свой стоячий синий железный обогреватель с чем-то налитым внутри, хотя мама и заклеивала каждый год рамы бумагой на зиму, чтоб не дуло. А весной с приходом тепла бумага отдиралась, отмывалась, как и сами окна, с помощью газет. Окна становились прозрачнее, влажные скомканные газеты скрипели по оконному стеклу, и этот скрип означал чистоту.

Диваны были вполне уникальной и удивительной конструкции. Можно сказать, гениальной по своей утилитарной простоте. Они представляли собой одинарную, ну, может быть, полуторную лежанку со спинкой, к которой на петлях была приделана двухстворчатая полированная деревянная крышка. Две створки этой полированной крышки открывались под углом в 90 градусов. В складном виде эту крышку можно было поднять, и тогда лежащий человек мог вполне комфортно разместиться по всей ширине дивана. А когда крышка открывалась и опускалась на лежанку, то получался диван со спинкой, внутрь которой убиралась расстеленная на ночь постель: одеяла, подушки и простынки. При желании худенький человек тоже мог бы спрятаться под этой диванной крышкой. Правда, без постельных принадлежностей. Проверено мной! Утилитарность этих изделий как-то всегда затмевала собой очевидность направленности этого произведения. А именно, его похоронность. Приобретенные в конце 70-х или начале 80-х годов, в период брежневского застоя, эти диваны были не только многофункциональными предметами позднего советского обихода, но и предметами искусства, забивающими последние гвозди в гроб советского существования. И делали они это значительно раньше, чем накрылся СССР. Более того, они перенесли моих родителей в постсоветскую эпоху, дали им дожить на своих абсолютно продавленных боках и закрыли крышки над ними обоими. Только пушинки тел моих родителей могли не замечать хребты и ущелья этих диванов. Хотя папа всегда подстилал себе два-три дополнительных слоя старых ватных одеял под простыню, чтобы эти разломы как-то скрашивать. Эти гробы-диваны их ненадолго пережили. Я, в спешке изгладить из памяти мамины незаживающие раны и пролежни и папин пластиковый мешок, куда его сложили деловитые санитары, стала лихорадочно расчищать Донскую, нещадно выбрасывая и раздавая, разоряя это родительское гнездо. Правда, сейчас, по прошествии не такого уж большого времени – мама умерла спустя три года после моего отца, в 2009 году, – я по крупицам восстанавливаю в своей памяти, в работах, через предметы, фотографии, воспоминания и сны то, что было так быстро разрушено и выброшено.

Sea Girt

12 мая 2020 г.