Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Остальные матери и вовсе не годились. Это часто были умные и почти всегда – храбрые тетки, но их роль заключалась в том, чтобы умолять богов и героев пожалеть их несчастных детей. А главное, эти дети в большинстве случаев были сыновьями.

⁂

Или вот еще. Летом мы ездили на юг, на море, в Крым. Любимый синий Кун перемещался поближе к описанным событиям. Мы ехали через удивительные места. Деметра щедро раздавала дары, старухи и тетки собирали их в ведра и продавали на станциях.

Но мама выходить на перрон категорически отказывалась. Она была храбрая женщина, но у каждого есть свой ужас. Во время войны на пути из Москвы в Ашхабад в эвакуацию мамин брат выбежал из поезда за водой. К тому времени поезд стоял на станции уже целый день, но тронуться он решил именно в тот момент, когда четырнадцатилетний подросток уже подошел к колонке за станционным зданием. В конце концов его успели втолкнуть в последний вагон, где он и ехал до следующей остановки. Тогда греческий ужас Деймос поселился в семье, вылезал и рассаживался, как только мы заходили в купе. Он черным облаком рисовал картины из эвакуации – отстать от поезда и потерять ребенка было главным маминым страхом.

Но мне наружу и не хотелось. Достаточно было лечь на верхнюю полку и высунуть голову в окно. Окно было лучше любого фильма и даже лучше Куна, потому что неожиданнее. Утром за окном начинались солончаки, постепенно они заполнялись водой, а дальше можно было выходить. Мама выносила чемодан, сажала меня на него и устремлялась искать машину. А я вдыхала воздух – он был даже лучше того, из окна. Это был настоящий греческий воздух, я его узнавала, в нем были травы и деревья, разогретые на солнце. Я узнавала и печальный кипарис из мифа, и мне не терпелось встретиться с местными дриадами.

Тем летом мама сказала, что нужно найти «где жить». Что-то произошло с жильем, о котором она договаривалась, и мы остались на улице.

Это была прекрасная игра. Мы останавливались у калитки, и мама кричала: «Комната есть?» Комнат не было, по булыжнику непривычно кривых улиц мы поднимались выше, удаляясь от моря. «Комната есть?» – спрашивала мама опять. За одной калиткой комната нашлась. Она была не в доме, а в саду. Хозяйка сколотила несколько уютных, на мой взгляд, кабинок из лежаков с пляжа. Лежаки она, конечно, украла – они были пляжной собственностью, но это было смешно и здорово. На мамин взгляд, проблема заключалась не в краже общественного имущества, а в том, что лежаки были не сплошными, а сбитыми из дощечек с расстояниями между ними, равными ширине самих дощечек. Люди в них были от теней похожи на зебр. Возможно, это были кентавры. Сквозь лежаки виднелись две кровати, опять же из лежаков, и маленький столик, как в купе. Больше внутри ничего не было.

Мне очень хотелось пожить в такой кабинке. Самодельные комнатки располагались в старом саду, на дереве росла айва! Но мама сказала: «Это же не комната», – и добавила: «Да и дорого». Хозяйка ответила грубо: «А вы что хотите». Тогда я решила испепелить ее взглядом. Мы же только притворились нищенками. Так делала Афина – сгорбленной нищей старухой предстала она перед Арахной, рассказывал Кун. Но вот зарделось краской гнева лицо богини, появилась она в своем настоящем виде.

«Постойте, – сказала хозяйка, – я вам другое покажу». В этом «другом» мы остались на лето. В беленом домике в глубине сада длинная комната была разделена надвое, в каждой половине жила семья. Вдоль комнаты шла такая же длинная терраса, тоже разделенная пополам. Одна половина, величиной с купе, досталась нам. Жители другой половины комнаты были в привилегированном положении, они ходили через нас. От прохода, где висел умывальник, нас отделяла занавеска. Кроме того, между терраской и комнатой было окошко, тоже затянутое занавесочкой. По сравнению с кабинкой мы выиграли возможность отгородиться от чужих взглядов, но полностью лишились даже решетчатых стен.

Жестяной умывальник в проходе служил будильником – в шесть утра человек из комнаты поддавал умывальнику под торчавший из него хвостик, вода звенела и гремела, сосед шел занимать для жены и маленького мальчика место на пляже. Надо было пораньше расстелить простыню и укрепить ее камнями. Иначе лечь на городском пляже было негде. Хорошо еще, что хозяева, сдававшие комнаты, украли все лежаки, у моря стало теснее, однако людей помещалось больше. Мы с мамой тоже были привилегированными, у нас «по блату», гордо сказала она, был пропуск на пляж военного санатория. За этим пропуском мы ходили в кипарисовый парк, где мама, просунув сторожу конверт, говорила магические слова «от Марка Григорьевича». Мы могли вставать позже, но особенно задерживаться не приходилось. К крану в саду с утра выползало население построенных хитроумной хозяйкой кабинок – успеть помыться, пока не выключили воду.

После пляжа мы сидели в парке, потому что нашу застекленную терраску посещал мой небесный родственник. После него в выделенной нам четверти помещения было жарко, приходилось ждать, пока он закатит свою колесницу.