Мама куда-то ушла, надолго, но вернулась с бутылкой лимонада «Буратино». Оказалось, она выкликнула другого проводника, зашедшего в тамбур соседнего вагона, по ту сторону пропасти. Далеко раздался голос богини. Прямо над этой разверстой дырой ей передали бутылку. Минеральной воды не было и в вагоне-ресторане, а липкий и сладкий лимонад тут же кончился. И тут мама совершила поступок, который я оценила только через много лет. А тогда я сидела, уткнувшись в Куна, и думала, ну что ж такого. Мама сразилась со своим самым страшным врагом. Побелев, она сунула мне в руки мое свидетельство о рождении, взяла с меня слово не покидать купе ни при каких обстоятельствах и на очередной остановке вышла из поезда, тут же пропав из виду за тетками с корзинами и судками.
Мама вернулась вовремя. Я даже и не заметила, какая битва с древним ужасом развернулась у меня на глазах и окончилась маминой победой. Из этой битвы с Деймосом она вынесла трофеи – несколько бутылок все того же лимонада и жареную курицу. Лимонад мы расчетливо расходовали до Москвы, а курица оказалась странным созданием. Она полностью состояла из жира и костей, мяса в ней не оказалось вообще. После недолгих и неплодотворных поисков мама взяла курицу за ногу, открыла окно и швырнула ее, как дискобол, прямо в зеленые поля. Дома, как только мама повернула ключ в замке, мы побежали – одна в ванную, а другая на кухню – и припали к кранам.
А в сентябре случилось страшное. Старшая пионервожатая в школе предложила нашему классу поставить спектакль. Мы с восторгом согласились, оставалось найти сюжет. Конечно же, один из мифов! Для меня не было никаких сомнений – я наконец надену шлем и возьму в руки щит. Пионервожатая попросила Куна на один день, чтобы выбрать. Книгу она не вернула и утверждала, что не брала. Спектакль, конечно, не состоялся, но я этого даже не заметила. Я лежала с температурой, отказывалась есть и пить, и через какое-то время участковая стала говорить «госпитализировать». А еще через день мама положила мне на кровать Куна – хоть и не моего собственного, но его близнеца-диоскура. И температура отступила. Потому что моя мама – не просто храбрая женщина. Она женщина такого могущества, что не хватит всех греческих героинь. Наверное, поэтому я так и не нашла ей одного-единственного подходящего персонажа из мифов.
Когда в октябре я наконец вышла в первый раз после болезни на улицу, под голыми яблонями было уже не разжечь костер, земля замерзла. Я зря взяла на кухне пшенку и спички. Не зная, чем заняться, я повернула к автобусной остановке, за которой начинался ряд деревянных домов. Там любитель-археолог в моем лице мог проводить раскопки – в чужих старых фотографиях и мокрых журналах попадались любопытные вещи. На остановке стоял человек, в котором я неожиданно узнала соседа по южной мазанке. Вот ведь дурак, принес-таки нам новый кипятильник! Но кипятильника у него не оказалось, и вообще он запинался, что-то говорил про маму, какая она у меня хорошая, и зачем-то сообщил, что развелся. А потом сел в автобус и уехал.
Мы потом ужасно смеялись, мама и я. Из того лета я запомню, как много мы с мамой смеялись. Мы давились смехом в тот вечер, когда вышибло пробки и сосед показывал нам обгорелый кипятильник с прилипшими к нему звездочками макарон. И когда в переговорной на почте какой-то усатый дядька кричал в трубку: «Осла везти? Везти осла-то?!» – и мы хотели одолжить у него осла, чтобы ехать в Симферополь на нем, а не на ужасном автобусе. И когда на пляже в санатории один из неудачливых Нептунов проткнул вилами надувной плот с отдыхающими. Маме тогда было довольно далеко до тридцати. Когда-нибудь лодочник свезет нас вниз по реке и трехголовая собака впустит в царство, где я пока не побывала, но благодаря Куну хорошо представляю, где там у них что. На маму можно надеяться – она не испугается собаки и выйдет меня встретить. И если все будет так удачно, как я думаю, то первое, что мы вспомним, будет то лето в Гурзуфе.
Ирина Машинская. Книга Итана[21]
Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире.
Какой прочный, толстый, упругий этот серый с красным внутри шнур – человеческая пуповина – точно как двойной электрический провод, только очень скользкий, и как непросто его перерезать небольшими ножницами, совершенно обычными. Дважды взглянув на врача на всякий случай – что резать надо именно в этом месте.
Там внутри он был один и абсолютно самодостаточен. Сам, куда и как тянуло его, двигался и кувыркался. А сейчас, на свободе – свободы вдруг лишен и сразу от всех зависим.