Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Отец с матерью смеются над этой Вовкиной историей. «Слышь ты, кладоискатель!.. – говорит отец. – Ты думаешь, за все эти годы сад ни разу не реконструировали?.. Да все, что можно было бы найти, было вырыто до нас, в пятнадцатом веке!..» Но Вовка все равно уверен, что при большом желании можно и в космос слетать. Если очень хочешь.

Но честности ради надо бы признать, что всю последнюю неделю Вовка таскался на каток вовсе не потому, что где-то там под ним есть тайная пещера, в которой спрятаны парадные ордена князя Потемкина и его масонские сокровища.

Дело в том, что в прошлую пятницу на катке появилась Наташа.

⁂

– Смотри, смотри! – ткнул его в бок Валерка Дмитриев, одноклассник и верный друг по сознательному уничтожению школьных унитазов.

Вовка неторопливо дошнуровал коньки, солидно выпрямился и скосил глаза в сторону вытянутого Валеркиного пальца с траурным ободком вокруг обкусанного ногтя. Классик бы написал, что «любовь вонзилась в его сердце, как теплый нож в масло», но нет. Она легко въехала в него на острых лезвиях профессиональных коньков, прикрученных к изящным белым ботиночкам на ноге 35 размера.

Она выехала на середину круглого каточного стола (Вовка всегда называл края поля катка «скатертью», так сильно они похожи на края их кухонной клеенки, исчирканные отцовским ножом) и застыла, вытянувшись, словно молодая афганская борзая. Потом сложила руки за спиной – ладошка в ладошку – и поехала по кругу, едва касаясь полозьями рыхлого льда.

Вовке показалось, что весь мир замер перед ним и не существует больше ничего, кроме этой девочки из снега – белые коньки, белое платье, белые гетры, белые волосы под модной вязаной шапкой с огромным помпоном. Она была светлее, чем сугробы за оградой стадиона, и белее самого чистого снега, лежащего на ветвях дуба над общей раздевалкой. Вовка, не понимая, что делает, вытянул вперед руку в попытке потрогать это чудо – не показалось ли ему, что девочка отчетливо светится.

Валерка Дмитриев заржал.

– Слышь, Вован, ты че? Ей лет 16 как минимум, и вон смотри, уже Пономаренко с компанией за ней поехали. Пономаренко же всех новых телок на катке сразу начинает кадрить, нарвешься первый – надают по шее и рожу разобьют, а потом еще в школе накидают.

– Лицо, Валера, лицо, – во внутреннем анабиозе поправил Вовка. В присутствии этой девочки не было возможности оперировать даже привычными дворовыми терминами. В ее присутствии ему вообще не хотелось говорить, хотелось сидеть на трибуне и смотреть всегда, как она плывет по катку и кружится в белых брызгах льда из-под коньков.

– Да-а-а, Вован, – Валерка встал и закинул перевязанные шнурками коньки на плечо, – хочешь тут сидеть – сиди один. Я из-за тебя с Пономаренко драться не буду, потому что ты идиот. Ты хоть в курсе, что есть разница между 12 и 16? Она, небось, в институт уже готовится, а ты пялишься, дебил.

«Дебил» внезапно вывел Вовку из ступора, и он, как следует размахнувшись, двинул Валерку под колено. Валерка взвыл, швырнул коньки на лавку и бросился на него, размахивая кулаками перед собой.

Домой Вовка пришел с разбитым носом и самым паршивым настроением за последний год. Было совершенно ясно, что девочка в белом платье далека, как недоступная звезда в системе Большой Медведицы, а с Валеркой они больше не друзья.

«Чертов паршивый Пономаренко! – думал Вовка, перекручиваясь в тесном коконе одеяла с одного бока на другой. – Кто его просит быть самым длинным, скотину, и с самой симпотной рожей…»

В это время одиннадцатиклассник Пономаренко, главный школьный бабник и хоккеист, сидел за столом в своей комнате, цедил украденные из родительского бара остатки коньяка и думал о том, как его все это заколебало: быть первым, быть лучшим, самым умным, самым красивым, надеждой семьи и опорой родителей.

А самое главное, очень достали девки. Очень.

⁂

Вовка чувствовал, что слегка сошел с ума. Просыпаясь утром, он тайком от родителей засовывал в рюкзак яблоки и кусок булки, надевал две пары носков и уходил в школу. За углом сворачивал на соседнюю улицу и, прячась по углам, пробирался к входу в Таврический сад, а потом кустами – к катку.

Потому что там всегда была Наташа.

Он приходил утром на пустой каток. Наташа в своем светящемся одиночестве каталась по кругу, делала прыжки, перевороты и пируэты. «Наверное, профессиональная спортсменка, – думал Вовка, дыша на замерзшие пальцы. – Иначе зачем ей проводить на катке столько времени».

Ближе к вечеру каток начинал оживать – появлялись школьники, выезжали на лед мамаши с детьми и спортсмены из ледового комплекса, расположенного в торце сада. Хрустальная тишина сменялась смехом, шуршанием коньков по льду, грохотом музыки из динамиков – иногда хорошей, иногда плохой, разговорами и криками.

Наташа каталась иногда одна, иногда в компании Пономаренко и его верных подданных, смеялась, брала Пономаренко под руку и никогда, никогда не замечала Вовку.