Дочки-матери, или Во что играют большие девочки (Сборник)

Он ворвался в главные ворота и побежал по центральной аллее, изгиб которой вел прямиком к пруду и памятнику пионерам-героям – оттуда, с этой точки было лучше всего видно каток. На последнем дыханье вполз уже на постамент и прислонился спиной к памятнику. Легкие горели, но ему было все равно: в белом снежном вальсе, под доносящийся с ночной улицы гул машин, образовывающий причудливый ритмичный рисунок, в середине круглого зеркального поля кружилась девочка в белом платье, взмахами поднимая над головой руки, словно птица, отрывающая себя от земли.

Вовка уперся руками в колени, постоял немного, жадно хватая ртом воздух, и поплелся обратно домой. Каток был. На нем была она. А две недели домашнего ареста должны хоть когда-то закончиться. Он остановился, взял горсть снега со спинки скамейки и начал его жевать. Пока жевал, дал себе клятву, что, как только злые родственники снимут свое эмбарго по отношению к улице с его комиссарского тела, он придет на каток и первым делом подвалит к Наташе, набравшись храбрости. Даже если она посмеется, ничего страшного не произойдет. Зато запомнит.

⁂

Через два часа после полуночи, когда сад закрыли, все фонари погасли и на небо выпрыгнула тяжелая розоватая луна, из-под нижней скамейки трибуны футбольного поля осторожно выбралась девочка в белом платье, оглянулась и пошла к выходу со стадиона, осторожно оглядываясь через плечо.

Наташа шла в темноте и тишине между деревьев медленно и спокойно, трогая черно-белые стволы руками, у одного остановилась – на старой березе, одиноко торчащей посреди ровного заснеженного газона, кривовато было вырезано «Кира и Кирилл», два имени, заключенных в кривоватое сердечко с неровными берестяными краями. Она улыбнулась и нежно провела пальцем по краю мертвой бересты, как будто по обрезу и корешку книги. «Наверное, хорошие люди, – подумала она. – Любят друг друга».

У дуба напротив потемкинского пруда и тайного островка, симметрично дубу расположенного в центре воды, Наташа остановилась, несколько раз оглянулась и, нагнувшись, начала аккуратно раскапывать снег, под которым виднелась черная мороженая земля. Потом незаметным движением подцепила ногтями пласт земли, за которым открылось черное непроницаемое жерло норы, и ввинтилась в него.

Она ползла по норе вперед, упорно двигая руками осыпающуюся землю, ползла на звук и животный теплый запах, бьющий в лицо. Тоннель норы закончился тесной пещерой, в которой, словно упорные духи, роились мириады организмов, которых земля не видела уже очень много лет. В этой пещере сны обретали физическое и метафизическое тело, выталкивались через почву, прорастали через корни, становились событиями, происходившими вокруг. Но люди, эти люди, которых Наташа не видела, потому что не хотела видеть, не понимали, что все решено за них и им остается только плыть в реке сознания, проступающего сквозь крупинки почвы, словно через поры.

В пещере вот уже двести с лишним лет спала Мать, огромная, как большой мир, который был здесь до людей, сада и даже земли. Сколько Наташа себя помнила, Мать спала всегда, а Наташа всегда возвращалась к ней – в любое время, в любых обстоятельствах, с любыми людьми.

Она расправила аккуратно волны белой юбки своего платья и, сладко зевая, ввинтилась под остро пахнущий зверем бок. Мать вздохнула, заворчала во сне, заворочалась. Со стен пещеры посыпалась земля, и где-то под Наташей, в глубине земли, застучали сокровища графа Потемкина, заключенные в сгнившие сундучные доски.

Наташа зарылась с головой в жесткую, как иглы, остро пахнущую шерсть и подумала: «Какой хороший мальчик приходит на меня посмотреть. Надо будет спросить, как его зовут».

Алена Солнцева. Мама мамы моей мамы [32]

В деревне все называли ее Панькой. Красотой не отличалась, но была бойкая, языкастая, веселая, что ценилось на вечёрках больше красоты. Сватов засылать начали с весны, как раз исполнилось 16 лет, стала невеста. Приезжали бородатые дядьки, садились за стол, хвастались достатком – например, у одних был дом с железной крышей на правой стороне Волги. Интересно было бы пожить там с молодым мужем в его богатой семье. Парень завидный, всем девкам хотелось к нему в жены, а он ее отличал. Смеялись с ним беспричинно, в карты играли, в подкидного и в пьяницу. Паньке он нравился, но отец на сватовство не согласился. Привел жениха сам – старого, на целых десять лет старше. Семья жениха, Коровкины, – не бедная, почтенная, религиозная. Мать, Аграфена Леонтьевна, – суровая, губы скобкой, отец Ананий Поликарпович, на фото тоже смотрит строго, бородища окладистая. Сын их Митя Коровкин – невысокий, молчаливый, грамотный: четыре года срочной службы провел в казармах в Петербурге, бомбардир лейб-гвардии бригады его высочества великого князя Михаила Павловича, – Паньке не понравился. Наотрез отказалась – не пойду за этого, ни за что не пойду, из дома убегу. Отец запер в светелке, так до сговора и просидела, только поесть приносили. А потом уж что – обвенчали, живи.