Доктор Торн

На следующий день сэр Луи нашел силы спуститься к позднему обеду, и Мэри была ему представлена. Баронет оделся весьма тщательно и, поскольку по состоянию здоровья не мог пить, собрался вести себя как можно любезнее. Матушка прислуживала сыну почти с рабской угодливостью, но в ее заботе чувствовалось больше страха, чем любви. Ее суета раздражала и не давала Луи покоя, но он старался обходиться и с ней, и с мисс Торн вежливо. Больше того, по прошествии недели он стал куда любезнее, чем в первые дни, и чрезвычайно гордился собственной галантностью, обнаружив, что в скучном уединении Боксал-Хилла представляется блестящая возможность проявить светские навыки. Необходимо отдать баронету должное и заметить, что сэр Луи вовсе не был лишен способности к приличной карьере. Если бы встретил и полюбил достойную девушку до того, как увидел бутылку мараскина, его жизнь, возможно, сложилась бы иначе. То же самое можно сказать о многих пропащих пьяницах. Плохое принимается ими потому, что за хорошее приходится бороться. Немало несчастных отцов кусали локти, сетуя на пороки сыновей, хотя в свое время пальцем о палец не ударили, чтобы научить ребенка чему-то доброму.

В надежде на расположение Мэри, а также напуганный угрозами доктора, некоторое время сэр Луи держался в границах приличия. Обычно он не появлялся перед гостьей до трех-четырех часов пополудни, а когда все же выходил, то неизменно представал трезвым и сразу же начинал любезничать и ухаживать. Матушка не скрывала восторга и не скупилась на похвалы. Даже скептически настроенный доктор, который теперь приезжал в Боксал-Хилл чаще прежнего, отважился питать надежду.

До недавних пор главной темой не столько разговоров, сколько восклицаний леди Скатчерд оставалась красота Фрэнка Грешема вкупе с прочими неоспоримыми достоинствами. Она постоянно твердила Мэри о благородстве молодого сквайра и особенно о его доблести в истории с мистером Моффатом. Мэри выслушивала дифирамбы не то чтобы без интереса, но не особо на них реагировала. Она не возражала, чтобы кто-то говорил о Фрэнке, напротив, могла бы и сама что-нибудь сказать, но откровенничать с леди Скатчерд не хотела, а потому не осмеливалась выразить собственное мнение о наследнике Грешемсбери, поэтому постепенно хозяйка пришла к выводу, что ее любимец не пользуется особым расположением гостьи.

И вот теперь ее светлость сменила тему. Поскольку собственный сын вел себя с беспримерным достоинством, она оставила мастера Фрэнка в покое и перенесла панегирики на Луи. Матушка признавала, что баронет немного своеволен, однако молодые люди часто отличаются своеволием, и она надеялась, что теперь все плохое в прошлом.

– По утрам он все еще выпивает несколько капель этих французских напитков, – не умея лгать даже в собственных интересах, откровенно призналась леди Скатчерд. – Да, знаю, что выпивает. Но ведь это такая малость! Не все получается сразу, не так ли, мисс Торн?

Насчет сэра Луи Мэри позволяла себе высказываться свободно. Говорить о Фрэнке Грешеме она не могла, зато имела полное право поддержать надежду матери в ее рассуждениях о единственном сыне: что сэр Луи чрезвычайно молод; что необходимо верить в его способность к исправлению; что сейчас он ведет себя очень хорошо и, кажется, способен на лучшее. Говорила горячо и убедительно, так что леди Скатчерд приняла сочувствие за нечто большее.

У сэра Луи и его матушки не было разногласий только в одном. Многое в Мэри Торн привлекало баронета: он не только находил гостью красивой, обаятельной и прекрасно воспитанной, но видел перед собой любимую племянницу своего опекуна, который сейчас распоряжается всем его богатством. Да, сама Мэри состоянием не обладала, но сэр Луи знал, что все вокруг признавали ее истинной леди, а он считал необходимым, чтобы его «леди» полностью соответствовала титулу. С другой стороны, многое в мисс Торн было притягательно для любой матушки, у которой есть сын подходящего возраста, и в результате было решено, что не существует ни малейшего препятствия для того, чтобы она обрела почетное звание второй леди Скатчерд, – только бы сама избранница пожелала вступить в семью.

Прошло недели две-три, прежде чем сознание Мэри открылось навстречу новой блестящей перспективе. Поначалу сэр Луи очень смущался и не осмеливался прямо и открыто выражать восхищение ею. Конечно, он не скупился на комплименты, которые в любых других устах показались бы отвратительными, но Мэри не ожидала от баронета ничего особенного, полагая, что он всего лишь пытается их как-то развлечь, и ради леди Скатчерд была готова многое ему простить.