Доктор Торн

Сквайр не пожелал выполнить требование жены и продолжил регулярные встречи с доктором Торном. К сожалению, существовало немало насущных тем, которые надо было обсудить. Луи Филипп – или, как теперь следовало его называть, сэр Луи – хотя и не обладал властью над собственным состоянием, прекрасно сознавал все грядущие привилегии владения и постоянно указывал опекуну, как, по его мнению, следует действовать, чтобы получить наибольшую выгоду. Понятия молодого баронета не отличались безупречным вкусом, а потому он без сомнения заявил доктору Торну, что дружба попечителя со сквайром не должна мешать его, баронета, интересам. У сэра Луи имелся собственный юрист, который сообщил доктору, что, по его мнению, сумма долга за недвижимость мистера Грешема слишком велика, чтобы оставить ее на прежних условиях. Следовало либо отказаться от правового титула, либо отменить возможность выкупа закладной вследствие просрочки. Все эти обстоятельства лишь усугубили охватившую Грешемсбери печаль.

В начале июля Фрэнк должен был вернуться домой. Манера, в которой приезды и отъезды «бедного Фрэнка» нарушали жизнь всех леди и некоторых джентльменов Грешемсбери, была поистине ужасна. И все же вряд ли можно его в этом обвинить. Сам Фрэнк был бы счастлив, если бы все вокруг продолжалось как прежде, однако возникли непреодолимые препятствия. Во время рождественских каникул мисс Ориел согласилась отправиться в ссылку, чтобы убрать Мэри подальше от глаз молодого паши, и в результате бедный доктор лишился всех праздничных радостей. И вот теперь пошли разговоры о необходимости столь же безжалостного плана на лето.

Не следует предполагать, что какие-то распоряжения на этот счет были предписаны Мэри или доктору. Предложение исходило от них, причем исключительно в адрес Пейшенс, но та, разумеется, передала содержание разговора Беатрис, а эта триумфально сообщила матери в надежде убедить в невиновности избранной жертвы. Увы, убедить не удалось: леди Арабелла горячо поддержала идею об очередном изгнании Мэри – куда именно, даже не спросила, – чтобы освободить территорию для «бедного Фрэнка», однако не перестала толковать о злостных интригах «этих Торнов». Больше того, отсутствие Мэри лишь усилило раздражение и злобное красноречие хозяйки дома.

Собственность в Боксал-Хилле, включая особняк и мебель, перешла к сыну подрядчика. Предполагалось, что пока недвижимость не принадлежала наследнику, но при желании он мог жить в поместье. Таким образом, если бы сын не разрешил матери остаться в Боксал-Хилле, леди Скатчерд пришлось бы поискать себе другое место на земле. В подобной ситуации доктору не оставалось ничего иного, как выступить посредником между самыми близкими на свете родственниками. Сэр Луи желал обладать комфортом – или, возможно, честью – сельского дома, но вовсе не собирался тратиться на содержание как самого строения, так и хозяйства. Он не возражал, чтобы мать проживала в поместье, но на определенных условиях. После долгих переговоров условия были обговорены, и всего через несколько недель после смерти мужа леди Скатчерд оказалась одна в Боксал-Хилле – одна в общепринятом социальном смысле, – лишь с преданной экономкой Ханной.

Разумеется, доктор Торн часто навещал Боксал-Хилл и никогда не уезжал без настойчивой просьбы со стороны леди Скатчерд привезти к ней племянницу. Мэри тоже не раз просила отвезти ее в Боксал-Хилл, но прежде некоторые соображения заставляли доктора ей отказывать в просьбе. Теперь же, когда в искренности доброй женщины не приходилось сомневаться, ее доверие к доктору как к верному другу постепенно растопило суровое сердце, и дядя с племянницей после долгих раздумий сошлись на мысли об уместности визита в Боксал-Хилл.

В результате Мэри Торн отправилась в поместье, и ее приняли там едва ли не как принцессу. Почти всю свою недолгую жизнь Мэри провела в обществе знатных дам, а потому не привыкла испытывать трепета в присутствии титулованных особ, но в доме леди Скатчерд приготовилась держаться еще более скромно, чем обычно. Вдова по происхождению не принадлежала к аристократии, и дядя отзывался о ней по-доброму. По этим причинам Мэри намеревалась проявить почтение и максимум внимания, но, попав в дом, обнаружила, что выполнить то, что задумала, почти невозможно. Леди Скатчерд обращалась с ней так, как крестьянка обращалась бы с молодой леди, которую после тяжелой болезни на несколько недель прислали в деревню подышать свежим воздухом и окрепнуть. В присутствии гостьи ее светлость едва могла спокойно усидеть на месте: боялась не угодить и едва ли не со слезами умоляла сказать, какую еду и напитки та предпочитает. Ответ Мэри, что ей все равно, что она любит и это, и то, и вообще не особенно разборчива, приводил хозяйку в отчаянье.

– Жареную курицу, мисс Торн?

– Очень хорошо, леди Скатчерд.

– И бешамель?

– Бешамель… да, конечно. Обожаю бешамель.

Бедная Мэри понятия не имела, что это такое, но изо всех сил старалась проявить интерес к еде.