Доктор Торн

Сквайру надоело пререкаться: ничего предпринимать он не собирался и не верил в заявление жены о недопустимости поведения доктора, но как выпроводить благоверную из комнаты, не знал. Леди Арабелла снова и снова нудно задавала один и тот же вопрос, причем всякий раз подчеркивала ужас оскорбления, которому подверглась. В конце концов сквайр спросил, чего она от него хочет.

– Что же, мистер Грешем, если спрашиваете, то должна ответить, что жду от вас полного прекращения любого общения с доктором Торном.

– То есть перестать к нему ходить?

– Да.

– О чем ты? Сначала выгнала друга из моего дома, а теперь запрещаешь его навещать?

– Уверена, что вам следует полностью прекратить визиты к доктору Торну.

– Ерунда, дорогая. Абсолютная ерунда.

– Ерунда? Нет, мистер Грешем, вовсе не ерунда. Раз говорите в таком тоне, должна объяснить собственные чувства. Я пытаюсь исполнить долг по отношению к сыну. Как вы справедливо заметили, этот брак стал бы для мальчика катастрофой. Обнаружив, что молодые люди заговорили о влюбленности друг в друга, принялись давать клятвы и тому подобное, я решила вмешаться, но вовсе не выгнала доктора и его племянницу из Грешемсбери, в чем вы меня обвинили, а в самой мягкой манере…

– Ну-ну, перестань! Все это мне известно. Итак, их здесь нет, и этого вполне достаточно, этой меры должно хватить.

– Достаточно! Нет, абсолютно недостаточно. Выясняется, что, несмотря на случившееся, между семьями по-прежнему существует тесная взаимосвязь. Бедная Беатрис – совсем молодая, неопытная и вовсе не такая благоразумная, как следовало бы, – превратилась в посредницу. А когда я обратилась к доктору в надежде на помощь, он не только заявил, что намерен во всем поддерживать Мэри, но и конкретно оскорбил меня, осмеял за принадлежность к графскому роду и велел – да, так прямо и потребовал – убраться из его дома.

С долей стыда по отношению к поведению сквайра надо заметить, что, услышав эти слова, мистер Грешем прежде всего ощутил зависть – зависть и сожаление, – что не может повторить требование доктора. Не то чтобы он желал полностью выдворить жену из дому, но был бы очень рад удалить хотя бы из своей комнаты. К сожалению, сейчас даже столь скромное проявление силы было невозможно; поэтому пришлось найти дипломатичный ответ.

– Должно быть, ты ошиблась, дорогая. Он не мог оскорбить тебя намеренно.

– Ну конечно, мистер Грешем! Конечно, все это ошибка, и больше ничего. И когда обнаружится, что ваш сын женат на мисс Мэри Торн, это тоже будет ошибкой.

– Послушай, дорогая, я не могу ссориться с доктором Торном. Не могу!

Сквайр сказал чистую правду: при всем желании он не мог поссориться с доктором по практическим соображениям.

– В таком случае с ним поссорюсь я. Право, мистер Грешем, не ожидала от вас понимания, но надеялась, что, услышав, как дурно со мной обошлись, хотя бы проявите немного сочувствия. Впрочем, я смогу сама о себе позаботиться и сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить Фрэнка от коварных интриг.

С этими словами ее светлость встала и величественно удалилась, преуспев в разрушении комфорта всех наших друзей из Грешемсбери. Со стороны сквайра было весьма благородно заявить, что он не намерен ссориться с доктором Торном, но дело в том, что мистер Грешем и сам не хотел, чтобы сын женился на Мэри. Как капля воды точит камень, так и постоянные нападки жены возбудили в возбужденном сознании сомнение. Что же касается Беатрис, то молодая леди хоть и не дала обещания прекратить общение с Мэри Торн, все равно не смогла полностью проигнорировать требование матери и также испытала глубочайшее душевное смятение.

Доктор Торн ни слова не сказал племяннице о визите леди Арабеллы, а потому, если бы не переданные доброй Пейшенс Ориел кое-какие обрывочные сведения, отсутствие Беатрис повергло бы Мэри в абсолютное недоумение. Беатрис и Пейшенс подробно обсудили ситуацию и пришли к выводу, что Мэри следует знать, какие суровые распоряжения поступили от домашнего тирана Грешемсбери. Тогда подруга поймет, что отсутствие Беатрис носит принудительный характер, и не обидится. Таким образом, Пейшенс попала в двойственное положение: сегодня гуляла и беседовала с Беатрис, а завтра проводила время с Мэри, – иными словами, события развивались не самым приятным образом.

Особенно трудными были май и июнь. Беатрис и Мэри изредка встречались и даже вместе пили чай то в доме священника, то в каких-до других доступных местах, но теперь их беседы не касались личных вопросов, о Фрэнке не говорилось даже шепотом, не звучало намеков на неуместность страсти, которая, по мнению Беатрис, в ином случае оказалась бы чудесной.